Мартин Ли - Фашизм - реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

Слегка осудив неонацистское насилие, Гельмут Коль продолжал заявлять, что основным источником проблемы является «злоупотребление правом на убежище», а не расизм. Канцлер и его помощники не были озабочены ущербом, нанесённым иммигрантам. Их гораздо больше беспокоили неонацисты, которые вредили образу Германии и её международному бизнесу. В дело были пущены различные стратегии минимизации урона, включая лживую попытку представить насилие «восточной проблемой», как будто бы речь шла о тяжёлом наследии коммунистического режима. На самом деле свыше двух третей нападений расистов в 1992 году произошло на территории бывшей Западной Германии. Ряд опросов общественного мнения продемонстрировал, что ксенофобские взгляды имели меньшую распространённость в восточной части страны, где самые тяжёлые случаи насилия были результатом взаимодействия местной молодёжи и западных руководителей неонацистов [625].

Уровень неонацистского насилия на западе не ускользнул от внимания военной разведки США, составившей по итогам событий в Ростоке подробный отчёт. В нем говорилось, что скинхеды «представляют угрозу личной безопасности американских военнослужащих в Германии», в особенности для тех, кто относится к «расовым и национальным меньшинствам». Армейские аналитики без колебаний признавали то, о чем не говорило вслух немецкое правительство: «Неонацисты планируют свои действия и координируют передвижения больших масс демонстрантов и ударных групп». Отмечая широко распространившуюся среди жителей Германии пассивность, армейский доклад отмечал: «Порой на иностранцев нападали прямо на глазах немецких прохожих, которые не оказывали жертвам насилия никакой помощи. В случае нападения скинхедов американским военнослужащим также не следует рассчитывать на помощь местного населения» [626].

Разгул неонацистов в процветающей Западной Германии, где размещались американские солдаты, ставил под сомнение упрощённые социологические схемы, согласно которым рост ксенофобских преступлений объяснялся издержками модернизации или экономическими проблемами. Его нельзя было списать и на «буйство расистских гормонов» у полной энтузиазма молодёжи — секундный спазм, который пройдёт, как только Германия привыкнет к своей новой роли европейской сверхдержавы. Причины возрождения неонацизма были глубже. С падением Берлинской стены обнажилось нечто ужасное, коренившееся в травмах прошлого и удобренное десятилетиями отрицания. Фашистский зверь проснулся и вновь был готов выйти на охоту.

Консерваторы, входившие в правящую коалицию Коля, в полном соответствии со своими взглядами предпочитали рассуждать об опасности, которую якобы представляли левые радикалы. Типичными в этом смысле представляются высказывания генерального прокурора Германии Александера фон Шталя (Alexander von Stahl), который называл защитников животных «террористами», однако воздерживался от подобных откровенных обвинений в адрес совершавших насилие расистов. Некоторые союзники Коля утверждали, что самая серьёзная угроза германской демократии исходит не от ультраправых, а от «зелёных» и бывших восточногерманских коммунистов, преобразовавшихся в Партию демократического социализма (PDS). Оживляя тень все ещё внушавшей ужас Штази, немецкие официальные лица распространяли ложные сообщения о том, что расовые волнения в Ростоке и других городах востока страны были инспирированы сотрудниками спецслужб бывшей ГДР [627].

Действительно, с секретной полицией коммунистов сотрудничало достаточно большое число жителей Восточной Германии. Однако утверждения о причастности спецслужб послужили хорошим оружием для профессиональных ненавистников «красных». Они хотели загнать в угол своих критиков именно теперь, когда с объединением все пошло наперекосяк. Исходя из сиюминутных нужд, ряд «тяжеловесов» из правительства Коля занялся пересмотром истории, преуменьшая значение Холокоста и заявляя, как это, в частности, сделал Норберт Гайс, эксперт Христианско–демократического союза по юридическим вопросам: «Режим Восточной Германии был столь же преступен, как и нацисты» [628].

Осуждать призрак ушедшей в небытие ГДР было не самой лучшей реакцией на ужасные события, произошедшие 23 ноября 1992 года в западногерманском городе Мёльн. Трое турок — двое детей и их бабушка — сгорели заживо после того, как неонацисты подожгли их дом. Поджигатели позвонили в полицию, закончив разговор приветствием «Хайль Гитлер!» По словам генерального прокурора фон Шталя, это имело «особое значение». Это указывало на то, что преступники (двое из которых были позднее приговорены к длительным срокам тюремного заключения) намеревались «восстановить в Германии национал–социалистическую диктатуру» [629].