Не является случайностью тот факт, что марксизм, медленно тлевший в течение полувека в Западной Европе, впервые по-настоящему занялся и ярко разгорелся в России. Лишь на этой земле, которая никогда не знала дружелюбного соседа или какого-либо приемлемого равновесия отдельных сил, будь то внутренних или международных, могла расцвести доктрина, в рамках которой считается невозможным разрешить экономические противоречия общества мирными средствами. После установления большевистского режима марксистская догма, ставшая еще более жесткой и нетерпимой в результате ее ленинской интерпретации, стала совершенным механизмом чувства отсутствия безопасности, которому большевики были подвержены еще более, нежели предыдущие правители России. В ее догме, с ее базовым альтруизмом цели, они нашли оправдание своему инстинктивному страху перед внешним миром; диктатуре, без которой они не знали, как можно управлять; жестокостям, которые они не посмели не применить; жертвам, которые они сочли необходимым требовать (так в тексте — А.Ш .). Во имя марксизма они жертвовали всеми этическими ценностями своих методов и тактики. Сегодня они не могут избавиться от этого. Это является фиговым листком их моральной и интеллектуальной респектабельности. Без этого они предстанут перед историей в лучшем случае лишь как последние из длинной череды жестоких и расточительных русских правителей, которые неуклонно двигали страну к все новым высотам военной мощи, с тем чтобы гарантировать внешнюю безопасность своих внутренне слабых режимов. Именно поэтому советские люди должны всегда быть наряжены в торжественные внешние атрибуты марксизма и никто не должен недооценивать важность догмы в советских делах. Таким образом, особенности положения советского руководства и вынуждают их в прошлом, и сейчас прибегать к догмам, которые… [40]<���…> внешний мир как злой, враждебный и угрожающий, но и несущий в себе микробы, ползучие болезни и которому суждено погибнуть от все усиливающихся внутренних потрясений, пока растущая мощь социализма не нанесет ему завершающий смертельный удар и он не уступит свое место новому и лучшему миру. Этим тезисом обосновывается тот рост военной и полицейской мощи русского государства, та изоляция русского населения от внешнего мира и то изменчивое и постоянное давление к расширению пределов русской полицейской мощи, которые в совокупности представляют собой естественные и инстинктивные потребности русских правителей. В своей основе это всего лишь неуклонное продвижение тревожного русского национализма — многовековое движение, в котором сложнейшим образом смешались концепции нападения и защиты. Однако в своем новом обличии международного марксизма с его подслащенными обещаниями отчаявшемуся, истерзанному войной внешнему миру он еще более опасен и коварен, нежели когда-либо прежде.
На основе вышесказанного не следует думать, что советская партийная линия обязательно является лицемерной и неискренней, когда речь идёт о всех тех, кто ее проводит. Многие из них слишком мало знают о внешнем мире и являются слишком зависимыми в своих суждениях, чтобы поставить под вопрос… (очевидный пропуск в тексте. — А.Ш .) самогипноз, и кому не представляет трудности заставить себя верить в то, во что легко и удобно верить. И наконец, мы сталкиваемся с непостижимой тайной, связанной с тем, кто на этой великой земле действительно получает точную и неискаженную информацию о внешнем мире, если такой человек вообще имеется. В атмосфере восточной секретности и таинственности, которая пронизывает это правительство, имеются неисчислимые возможности искажения или отравления источников и потоков информации. Неуважение русских к объективной правде, само их неверие в ее существование приводит к тому, что они рассматривают любые факты как инструменты продвижения к той или иной скрытой цели. Имеются все основания подозревать, что это правительство фактически является заговором в заговоре; и лично мне, например, мало верится в то, что сам Сталин получает сколь-либо объективную картину внешнего мира. Здесь имеются все возможности для того вида тонкой интриги, в которой русские являются мастерами. Невозможность для иностранных правительств четко изложить свою позицию русским руководителям — тот масштаб, в котором их отношения с Россией зависят от благорасположения незаметных и безвестных советников, которых они никогда не видят и на которых никогда не могут повлиять, — это, по моему мнению, является наиболее тревожной чертой дипломатии в Москве, причем той, которую западным государственным деятелям следует хорошо помнить, если они хотят понять природу трудностей, с которыми здесь сталкиваются.
Читать дальше