Леонид Млечин - Путин и Трамп. Враги, соперники, конкуренты?

Рузвельт хотел, чтобы американские войска как можно скорее схватились с немцами. Почему же открытие второго фронта в Европе так затянулось? Этот вопрос часто звучал во время Второй мировой. Тянули время — себя берегли или не хотели нам помогать?..

До Второй мировой войны в мировой табели о рангах американская армия занимала тринадцатое место — между португальской и болгарской. В 1939 году — всего 174 тысячи солдат и офицеров. Призыв ввели только в 1940 году. Не хватало даже стрелкового оружия, учения проводились с деревянными ружьями. Так что участвовать в сухопутной войне американцы просто не могли. Поэтому в Берлине американцев не боялись.

Ошиблись. Сухопутные силы США в мае 1940 года располагали пятнадцатью танками. В июне контракт на производство танков предложили автомобильной корпорации «Крайслер». Первый танк был готов в апреле 1941 года, а в 1942-м только «Крайслер» выпускал 700 танков в месяц, вдвое больше, чем все танковые заводы Германии. Военная промышленность развернулась стремительно. В 1940 году Соединенные Штаты выпустили шесть тысяч самолетов, в 1941-м — девятнадцать с лишним тысяч самолетов, в 1942-м — сорок восемь тысяч машин. Для Германии такие цифры были недостижимы.

Американский опыт доказал преимущества высокоразвитой рыночной экономики. За все годы войны не было национализировано ни одно предприятие. И профсоюзам никто не запрещал забастовки на предприятиях, выпускавших оружие.

Формирование сухопутных сил и обучение личного состава заняли несколько лет. Что касается Англии, то она располагала мощным флотом и малочисленной сухопутной армией. Поэтому открывали второй фронт там, где могли реально противостоять врагу. Для начала в Северной Африке, чтобы не позволить немцам добраться до ближневосточной нефти.

Американцы высадились в 1943 году на Сицилии. Италия капитулировала. Летом 1944 года решились на высадку в Нормандии. И каждая операция союзников была помощью наступавшей Красной армии. Параллельно союзники вели войну в воздухе, разрушая немецкую военную экономику.

Во время войны Рузвельт внезапно продемонстрировал свой тщательно скрываемый недуг. В Гонолулу в июле 1944 года он посетил военный госпиталь, где лежали тяжелораненые — без рук, без ног. Он приказал провезти себя в коляске по палатам, и раненые увидели, что президент страны — тоже инвалид. С улыбкой он подкатывал к постелям и разговаривал с ранеными. Когда он покинул госпиталь, то не выдержал и разрыдался. Увиденное было выше даже его сил. Но он сделал все, что мог, для своих раненых, показав, что и для искалеченного человека жизнь не кончена.

Ему не суждено было дожить до победы. Он не увидел, как в мае 1945-го капитулирует наголову разгромленная нацистская Германия, а в августе — сожженная его летчиками почти что дотла императорская Япония.

Когда тело умершего Франклина Делано Рузвельта везли по Вашингтону, какой-то человек опустился на колени. Его участливо спросили:

— Вы его знали?

— Нет, — ответил он, — но президент знал меня…

Это было признание заслуг Рузвельта высшего свойства — американцы чувствовали, что президент страны думает и заботится о каждом из них.

Принято считать, что британский премьер-министр Уинстон Черчилль сам предложил Сталину схему раздела Восточной Европы. И произошло это в октябре 1944 года, когда Черчилль прилетел в Москву.

На переговорах в Кремле премьер-министру показалось, что «дядя Джо проявляет большую, чем когда-либо раньше, сговорчивость». Он передал Сталину листок бумаги, на котором обозначил в процентах соотношение влияния Советского Союза и Англии в различных странах Европы. В Греции — 90 % к 10 % в пользу Англии. В Югославии пополам. В Венгрии пополам. В Болгарии — 75 % к 25 % в пользу СССР.

Сталин согласился с Черчиллем о разделе сфер влияния. Правда, на следующий день нарком иностранных дел Молотов пытался поторговаться со своим британским коллегой Энтони Иденом, пересмотреть проценты в свою пользу. Но американцы отнеслись к этой сделке крайне неодобрительно, поэтому соглашение в любом случае не состоялось.

Одни называют этот шаг британского премьера бесстыдной привычкой великих держав решать судьбы народов. И Черчиллю этого не простили. Другие считают умным ходом в попытке сохранить за Западом какие-то позиции в Центральной и Восточной Европе. Западные политики понимали, что у них мало шансов повлиять на судьбу Восточной Европы. Перед отлетом в Ялту Черчилль сказал своему секретарю: