Чарльз Монтгомери - Счастливый город

Если бы вам довелось гулять по Афинам чуть больше 2400 лет назад, рано или поздно вы бы обязательно вышли на агору — широкую рыночную площадь, по периметру которой стояли правительственные учреждения, суды, храмы, алтари богов и статуи героев. Это было удивительное место, одновременно величественное и суматошное из-за торговли. Если бы вы протиснулись сквозь толпу торговцев, возможно, вы бы увидели человека с бородой, ведущего философскую беседу на веранде одного из залов на окраине агоры. В нем вы, несомненно, узнали бы Сократа, который регулярно вступает с кем-то из горожан в диалог и задает вопросы, заставляющие их по-новому взглянуть на мир вокруг. «Разве не все люди желают счастья? Или это просто нелепый вопрос?» — интересовался Сократ у одного из своих собеседников [21] Адапт. из «Диалогов» Платона. . Получив ответ, который дало бы, вероятно, большинство, он продолжал: «Хорошо, но, если каждый из нас хочет быть счастливым, как мы можем стать счастливыми? Это следующий вопрос».

Агора

Греческая философия хорошей жизни была воплощена в сердце Афин. Рыночная площадь, агора, по периметру которой стояли статуи, храмы, суды и правительственные учреждения, представляла собой общественное место, где бойко шла торговля товарами и происходил свободный обмен идеями. (Роберт Лэддиш. Все права защищены, WWW.LADDISH.NET)

Если мы стремимся понять, возможно ли трансформировать город так, чтобы он делал жителей счастливее, начинать нужно с другого вопроса: что именно мы вкладываем в понятие счастья? Он интересовал афинское общество и с тех пор занимал умы философов, гуру, юристов и, конечно, градостроителей. Большинство из нас убеждены, что счастье есть и к нему надо стремиться, но его направления и характер всегда кажутся непостижимыми. Можно ли назвать так удовлетворенность или это состояние, противоположное несчастью? Даже прямые определения субъективны: монах воспринимает счастье иначе, чем банкир, медсестра или архитектор. Для одних верхом блаженства может быть флирт на Елисейских полях. А другим достаточно жарить сосиски на скрытом от посторонних глаз заднем дворе.

Одно несомненно: каждый из нас облекает свое представление о счастье в определенную форму. Так происходит, когда вы разбиваете сад или выбираете, где жить. Когда вы покупаете автомобиль. Когда генеральный директор рассматривает новый офис в небоскребе или архитектор создает проект большого квартала социального жилья. Так происходит, когда градостроители, чиновники и общественные советы спорят по поводу дорог, правил зонирования и памятников. Невозможно отделить жизнь и планировку города от попытки понять счастье, испытать его и создать его для жителей. Этот поиск определяет форму города, а тот, в свою очередь, задает параметры поиска.

Так было в Афинах. С середины V в. до н. э. идея о счастье считалась одной из самых важных целей существования человека. Хотя лишь относительно небольшой процент населения Афин обладал правами граждан, те, у кого таковые были, имели богатство, время и свободу, чтобы до хрипоты спорить о хорошей жизни. Все рассуждения вращались вокруг концепции эвдемонии ( eudaimonia ). Буквально этот термин можно перевести как «в сопровождении доброго демона ( daimon )»; в более широком смысле это процветание и благополучие. Всякий философ предлагал свой вариант трактовки, но после нескольких десятилетий споров Аристотель подвел итог: каждый из нас отчасти согласен, что удача, здоровье, друзья, власть и материальные блага влияют на состояние эвдемонии. Но таких частных составляющих недостаточно даже в городе-государстве, где доступны все радости жизни. По мнению Аристотеля, существование исключительно ради удовольствия [22] См.: Аристотель. Никомахова этика. М.: ЭКСМО-Пресс, 1997. присуще животным. Человек может испытать подлинное счастье, достигнув высот своего потенциала, а это означает добродетель не только в мыслях, но и в поступках [23] См.: Аристотель. Никомахова этика. М.: ЭКСМО-Пресс, 1997. .

Общественное и личное процветание тесно переплелись [24] Даже последователи гедонизма, хотя сегодня их изображают только любителями вина и разврата, считали, что самое большое удовольствие — в добродетельных поступках. По мнению большинства мыслителей того времени, люди, ведущие полностью добродетельную жизнь, встречаются настолько редко, что их, вероятно, уже можно считать богами. . Город-государство, полис, был общим проектом, который афиняне пестовали почти с религиозным пылом. Город оказался не просто механизмом удовлетворения повседневных нужд. Это была целая концепция, связывавшая воедино культуру, политику, традиции и историю Афин. Жители города, по словам Аристотеля [25] См.: Аристотель. Никомахова этика. М.: ЭКСМО-Пресс, 1997. , стали гребцами на корабле, с общей задачей заставить его двигаться вперед. Он утверждал, что полис — единственное средство, благодаря которому человек способен достичь эвдемонии. Любой, кто сторонится общества, не может считаться цельной личностью.