Виктор Кожемяко - Путин и СССР

Я решил, что читателям такой человек и дела его будут интересны. Потому и подготовил на основе нашей продолжительной беседы этот материал.

— Василий Афанасьевич, как вы пришли к сталинской теме? Или, точнее, как вошла она в круг ваших научных и общественных интересов? Судя по книжке, которую я прочитал, произошло это уже в постсоветское время, но ведь в государственном вузе, где вы работаете, интерес к Сталину за последнее двадцатилетие вряд ли поощряется…

— Если иметь в виду круг моих интересов как ученого, то да, это относится уже к постсоветскому времени. А если говорить о предпосылках более глубоких, то я всей жизнью был подготовлен к этому.

— Хорошо бы пояснить.

— Я ведь захватил часть сталинской эпохи.

— А когда вы родились?

— В январе 1941-го.

— Значит, когда Сталин умер, вам было 12 лет.

— Да. И у меня существует некое мое впечатление, некий образ той эпохи. Я долго думал, какое же слово наиболее адекватно выражает этот образ, и пришел к такому выводу: лучезарная. Именно в ореоле лучезарном до сих пор представляется мне все, что было в те первые послевоенные годы.

— Замечательно. У меня — то же самое. Хотя годы были очень тяжелые, я-то помню, и тем не менее…

— Победа! Только что одержана Великая Победа! Патриотические чувства буквально перехлестывают. Это касается и отдельного человека, и всего общества. Конечно, я был этим захвачен.

— А где вы жили тогда? Где родились?

— В Кировской области. Маленькая деревушка под названием Бобыльщина. А район — Советский. Любопытная подробность: райцентр назывался раньше слобода Кукарка, так вот, эта слобода дала двух глав советского правительства.

— Кто же это?

— Сначала Алексей Иванович Рыков, а затем Вячеслав Михайлович Молотов. Оба родились в этой Кукарке, через улицу.

— Ваши родители были колхозники?

— Да, честные труженики, которые не видели себя вне общего, колхозного труда. Кстати, это тоже повлияло на мое восприятие той эпохи. Я и сам каждое лето с удовольствием занимался колхозными делами. А еще, пожалуй, определило характер моего интереса к этому времени и к Сталину то, что я очень рано научился читать. Не умеющим читать себя не помню, и, наряду с книгами, это были газеты. Представьте, «Правду» начал читать, наверное, с пяти лет.

— Что ж, понятно ваше отношение к Сталину в детстве. Но вот 1956 год, XX съезд КПСС. Здесь уж какое-то колебание, видимо, произошло?

— Абсолютно нет! Это я говорю с полной ответственностью. Ничему не поверил! Аргументов конкретных против у меня, собственно, не было, но вот интуиция так диктовала.

В подтверждение могу привести один факт. Когда при окончании средней школы писали сочинение на аттестат зрелости, а это был 1958 год, я выбрал тему «Чем нам близка поэзия Маяковского». И явно в пику новому официозу эпиграфом взял известные слова Сталина: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».

— То есть вы сознавали, на что идете и чем рискуете?

— Сознавал. Замечу, что из двух средних школ в Советске я был тогда единственным кандидатом на золотую медаль.

— И что же?

— В руководстве школы и в районо после долгих дебатов, как мне после рассказывали, все-таки решено было поставить «пятерку» и выдвинуть на золотую медаль. А в области — срезали. Причина одна.

— Пришлось довольствоваться серебряной медалью?

— Что поделаешь…

— Ну и как, на будущее такой урок учли? Исправились?

— Не очень. Когда поступил в политехнический институт, на маркшейдерском отделении горного факультета нас учили картографическим шрифтам. Надо было писать какие-нибудь тексты, и я всегда писал фрагменты из работ Сталина. Потом преподаватель мне сказал, что мой альбом признан лучшим и его решено оставить на кафедре. Но я-то знал: ничем особенным, кроме этих текстов, мой альбом не выделялся — значит, именно их он захотел оставить себе.

Как видите, отношение к «разоблачению Сталина» уже тогда было разным, в чем убеждался я неоднократно. Учась в институте, писал стихи, посвященные Сталину. Читал их товарищам, и никакого отторжения или протеста это не вызывало. Будучи членом общества «Знание», выступал с лекциями, и, когда люди улавливали мое отношение к сталинской теме, обязательно задавали вопросы, то есть им было интересно. При этом — вполне положительное восприятие!

— Как говорится ныне, «упертый» вы оказались, товарищ Туев. Неужели никто вас так и не пресек?