Моше Левин - Советский век

К этому суждению мы еще вернемся. Сейчас следует подчеркнуть существенную деталь: любая попытка объективной оценки истории и ее описания - дело тяжелое, поэтому крайне желательно, чтобы она (оценка) производилась беспристрастно и без эмоций. Когда автор заявляет, что готов предложить вниманию читателя то или иное исследование, ему необходимо сделать оговорку: даже самые искренние благие намерения не гарантируют успеха. На этом пути всех нас подстерегают ловушки: выбор определенных источников информации, уровень профессионализма, личные склонности и дарования автора, а также бесконечно сложная вязь исторических реалий, многочисленных, подвижных, неоднозначных, сопротивляющихся выстраиванию в понятную схему.

Но другого пути нет. Если историки не станут совершать новые и новые попытки, то они никогда не напишут правдивой истории. В этом случае человечество обречено внимать одним и тем же сказкам, смотреть повтор одной и той же хроникальной ленты, раз за разом прокручиваемой на бесконечно длящемся круглосуточном киносеансе.

В относительно короткой истории советской системы 1930-е годы занимают особое место.

Во-первых, потому что в это время страна жила в драматическом напряжении, не оправившись от последствий Первой мировой (1914-1918) и Гражданской (1918-1921) войн.

Во-вторых, недолговечный период новой экономической политики (НЭП), сменивший период так называемого военного коммунизма, восстановил только минимальный уровень физической (биологической) и политической стабильности.Этого уровня было явно недостаточно для того, чтобы сбалансировать жизнь внутри страны и ответить на вызовы внешне экономической политики, обозначившиеся на горизонте.Стремительный запуск пятилетних планов ( пятилеток ), созданных на основе директив XV съезда ВКП(б), положил начало цепи неожиданных важных событий.

В первую очередь таким событием стал сталинский «большой скачок», казавшийся особенно поразительным на фоне глубочайшего экономического кризиса, охватившего США и Европу, но будто бы остановленного у границы СССР.

Следствием этой «новой» политики явился ряд внутренних перемен, по-видимому неожиданных даже для ее разработчиков. Беспрецедентный трудовой порыв народа, решительность элиты и безжалостность вождя, без колебаний запустившего машину государственного принуждения, произвели кардинальные перемены во всех сферах экономики и оказали мощное влияние на характер режима. По мнению некоторых непосредственных участников и наблюдателей со стороны, любые изменения в советских экономике и быту открывали путь для формирования новой, sui generis, государственной системы, которая (даже на ранней стадии) казалась своеобразным гарантом осуществления высших норм социальной справедливости. Но было и другое мнение. После официального подведения итогов первого пятилетнего плана «новая форма» государственной системы была объявлена модификацией государственного рабства. Напрашивается вопрос: как одна и та же система могла одновременно инициировать взаимоисключающие точки зрения?

Дело в том, что в основе столь разных суждений лежали факты бесспорных быстрых изменений, которые никто не мог отрицать. Гипотетический партийный функционер или государственный чиновник, в силу обстоятельств проведший за границей годы первой пятилетки, был бы крайне поражен переменами, произошедшими в стране за это короткое время. Вероятно, его удивление было бы много больше удивления «белого русского», вернувшегося на родину в 1920-х гг. и сравнивающего Россию нэповскую с царской Россией. Нововведения, скорее всего, вызвали бы раздражение у эмигранта, однако он бы узнал «матушку Русь». Советский чиновник, на против, не обнаружил бы следов институтов 1920-х годов. Пресса, нэпманы, магазины, система снабжения, политические дискуссии, богатство культурной жизни - все отошло в прошлое. Рабочее место, темп жизни, лозунги и (при ближайшем рассмотрении) даже сама партия - существенно изменились.

Особенно стремительными оказались перемены в политической жизни, а также в поведении властей предержащих. Стены домов, городские и деревенские площади были наводнены ликами Иосифа Сталина и лозунгами, прославляющими его имя. Вначале Сталина изображали рядом с Владимиром Лениным, затем он все чаще стал появляться в гордом одиночестве, откровенно доминируя над вождем мирового пролетариата. Возможно, в то время смысл новой иконографии не был до конца ясен тем, кто ее создавал и насаждал.