Руслан Хасбулатов: Как развалили СССР. Крушение Сверхдержавы

Это – нахождение у власти ничтожных людей, чувство огромного национального унижения, в том числе как следствие того скотского состояния, в которое был вброшен народ.

Это – яростное отрицание нуворишей, грабящих народ, «новых собственников» и новых продажных чиновников как на федеральном, так и провинциальном уровнях, потерявших всякое представление о стыде, чести и совести.

Это – ненависть большинства общества к откровенному вмешательству иностранцев и их советников в дела страны (что стало уже заметным явлением с ноября – декабря 1991 г.); нежелание людей слушать и слышать их «советы», что делать и как делать.

Это – яростное отрицание всего того, что общество связывало с понятием «контрреволюция», обогащение узкого слоя нуворишей и чиновничества за счет государственной собственности, пренебрегая интересами людей. Унижение российского общества, навязанное правящим классом, было настолько уникальным, насколько и иррациональным явлением в своей пассивности в действиях; но оно же породило общественный психологический шок огромной силы, и он был всеобщим, универсальным.

К концу 1992-го – началу 1993 года российское общество стало выходить из этого шокового состояния, оно стало возвращаться к активной политической жизни. И уже не желало больше терпеть унижения и нищету – это было очевидно. Но не было определенности в том, откуда исходит угроза обществу. Вроде бы народ избрал своих представителей: съезд и Верховный Совет на базе горбачевских реформ и пробудившейся тогда энергии народа; был также избран президент РСФСР. И вдруг между ними начинается драка – кто прав? кто виноват? – конечно, это интересные вопросы, как писали классики (Ильф и Петров), для «пикейных жилетов», – но навряд ли они были так уж интересны для конкретной семьи простого труженика.

Драматическая проблема России в тот период состояла в том, что в обществе тогда не сформировалась массовая политическая сила, которая могла бы объединить большинство народа и предложить альтернативу и правящему тогда довольно «рыхлому» классу без определенных целей, и агрессивно наступающим «рыночным силам» с их «рыночно-торгашескими» моральными ценностями. Это была парадоксальная ситуация – умных, талантливых, перспективных потенциальных лидеров в стране было более чем достаточно, причем известных на просторах СССР, не только в России. Но возглавить общественный процесс на началах новой модели «социализма-капитализма», их конвергенции, как это сделал Ленин, перейдя к НЭПу, или как это сделали в Китае ее руководители, в новой России оказалось некому, кроме как парламентским лидерам, а их жестоко избивали, подвергали небывалому остракизму через контролируемые контрреволюцией СМИ. Коммунисты, точнее их лидеры, показали также свою неспособность к лидерству, по сути – они ушли в глухую оборону. Другие, кто их яростно атаковал, предпочли создать какие-то аморфные общественные организации на кабинетных сходках в «поддержку демократических реформ» и не стали реальной политической силой, но провокационной силой они стали; третьи стали с разрушительной маниакальной устремленностью обогащаться за счет народа и государства. Некоторые, в прошлом популярные «вроде бы» демократические лидеры, поторопились занять должности мэров крупных городов и пустились во всевозможные имущественные аферы. Фактически государства в России в этот период не было, были лишь отдельные его институты, и была привычка общества поклоняться сложившейся ситуации.

Но было две разновидности реальной власти: одна – наиболее эффективная, это представительная власть – съезд и Верховный Совет России; вторая – сугубо административная, действующая по инерции, из остатков и осколков былой советской власти, то есть президентско-правительственная власть с ее колоссальным чиновничеством. Это она произвольно использовала инструменты власти для захвата огромной государственной собственности в условиях предельного истощения казны и отсутствия контроля со стороны центральной власти и общества. Она обеспечила обогащение целого слоя новых бюрократов и новых собственников. Это «новое нечестивое согласие» и «новый союз» оказались самым аморальным, циничным и плохо подготовленным в профессиональном плане правящим классом. Но, собственно, контрреволюция и не могла быть иной.

В результате сформировалась любопытная дихотомия: во-первых, съезд депутатов и Верховный Совет, восстановив иерархию представительных органов власти по всей вертикали, обеспечивали управляемость всей легислатуры и административной машины предельно ослабевшего государства; во-вторых, в такой обстановке Верховный законодатель формировал новое законодательство для нового государства и вносил коррективы в правительственную политику, не давая полностью разрушить слабую государственность; в-третьих, Верховный Совет не мог опираться ни на одну политическую силу, ни на одну партию, их не было. Некоторые аналитики проводили в те времена аналогии между гибнущей Россией и Веймарской республикой (Германии) 30-х годов ХХ века.