Джон Рёскин - Последнему, что и первому. Четыре очерка основных принципов политической экономии

a) законам здоровья и необходимым для этого упражнениям,

b) благородству и справедливости,

c) своему призванию в жизни.

2. Во-вторых. Чтобы в связи с этими воспитательными школами устроены были – тоже под руководством государства – фабрики и лавки для производства и продажи товаров, необходимых для жизни и для занятия всеми полезными искусствами. Нимало не препятствуя частной инициативе и не облагая никакими стеснениями или налогами частные предприятия, предоставляя им свободно вести свои дела, как они сочтут за лучшее, и быть, если могут, во всех отношениях выше правительственных организаций, последние должны служить образцами производства и торговли неподдельными и хорошими товарами так, чтобы любой человек, предпочитая заплатить установленную цену, мог иметь уверенность, что получит образцовый хлеб, эль и настоящую работу.

3. В-третьих. Чтобы любой человек, безразлично мужчина, женщина, девушка или парень, оставшийся без работы, был обязательно принят на ближайшую государственную фабрику и обеспечен той работой, к которой он по надлежащему испытанию окажется наиболее пригодным, получая определенную плату, установленную на целый год. Если человек оказывается неспособным к труду по незнанию, то он должен быть обучен какому-нибудь ремеслу; если по болезни, то ему должна быть предоставлена медицинская помощь; если же он просто отказывается от работы, то его следует строго принудить к самым мучительным и унизительным ее формам, преимущественно в рудниках и т. п. местах, где труд сопряжен с наибольшей опасностью (хотя эта опасность должна быть доведена до минимума путем тщательного регулирования и дисциплины). Причем за вычетом расходов по содержанию вся плата должна быть в распоряжении работника, как только он придет к более здравым понятиям относительно законов труда.

4. Наконец, все престарелые и неимущие должны пользоваться убежищем и известными удобствами, что было бы скорее почетно, чем позорно при господстве системы, которая не ставила бы клейма преступности на несчастье и неудачу, так как (я повторяю здесь высказанное мною в «Политической экономии искусства», к которой читатель и может обратиться за дальнейшими подробностями): «Земледелец служит стране своим плугом точно так же, как люди средних классов своими саблями, перьями, ланцетами. Если его услуга и плата в здоровом состоянии меньше, то и награда, когда здоровье надломлено, может быть меньше, но не должна быть менее почетной; и столь же естественно справедливо для земледельца получать пенсию от прихода, для которого он честно работал, как и человеку высших классов получать пенсию от страны, которой он честно служил». К этому положению я, в завершение, прибавлю только, что по отношению к дисциплине и плате за жизнь и смерть, заключительные слова Тита Ливия о Валерии Публиколе «de publico est datus» не должны считаться бесчестной эпитафией.

Вот то, во что я верю, и что я, насколько мне позволяют силы, буду стараться выяснить и исследовать с различных сторон, рассматривая также и побочные вопросы. Здесь я только вскользь касаюсь их, чтобы успокоить читателя относительно значения их крайних выводов, прося его иметь в виду, что в науке, имеющей дело с такими тонкими элементами, как элементы человеческой природы, можно отвечать только за полную справедливость принципов, а не за непосредственный успех планов. И если спорно все, что в последних может быть достигнуто даже в ближайшем будущем, то тем более никто не может заранее сказать, что явится конечным их результатом.

Данмарк Хилль, 10 мая 1862 г.

Много обольщений в различные времена пленяло умы обширных масс, но из них едва ли не самым любопытным и во всяком случае наименее заслуживающим уважения является обольщение современной так называемой наукой о политической экономии, утверждающей, что наиболее целесообразные правила общественной деятельности могут быть определены независимо от влияния общественных чувств симпатии. Бесспорно, как в алхимии, астрологии, магии и других суевериях, имевших столь же широкое распространение, так и в основе политической экономии лежит обольстительная мысль. «Чувства симпатии – говорят политэкономы – случайны в человеческой природе и нарушают естественный ход человеческой деятельности, тогда как алчность и жажда успеха являются постоянными ее свойствами. Устраним же непостоянные элементы и будем рассматривать человека просто как орудие, движимое алчностью, и исследуем, путем каких законов труда, купли и продажи достигается наибольшее накопление богатств. Раз эти законы будут определены, каждый может впоследствии внести в какой ему угодно мере случайные чувства симпатии и определить для себя результаты новых предполагаемых условий».