Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2001г. v2

Для большинства граждан России победа в Чечне будет очевидна лишь тогда, когда солдаты живыми вернутся домой. Даже если они вернутся побежденными.

В обществе происходит тектонический сдвиг: антивоенные настроения не просто распространяются. Они впервые становятся господствующими. На самом деле сегодня они даже сильнее, чем в конце первой чеченской войны. Разница лишь в том, что в 1996 году об этих настроениях активно писали, их даже преувеличивали. Сегодня о них молчат.

1 июля на Пушкинской площади прошел митинг против нарушения гражданских прав и войны в Чечне. Ни одной телевизионной камеры там не было. Почему? Только ли потому, что не было «достаточной» массовости? Один из выступавших вспомнил, что в 1996 году на этом же месте участвовал в антивоенном пикете: там были десять демонстрантов и три телекамеры. И показывалось это по государственному телевидению.

На сей раз, казалось бы, тоже было что показывать. Пришла в основном молодежь, пришли русские, чеченцы, москвичи и иногородние. Могу заверить, что это были не завсегдатаи митингов. Многие вышли на улицу впервые. Именно на этом митинге отправляющийся в Чечню Асланбек Аслаханов заявил о намерении снять с себя депутатские полномочия в знак протеста против происходящего в Чеченской Республике.

Люди собрались в пустеющем уже городе, в жаркое летнее воскресенье не потому, что лично им плохо. Просто совесть не позволяет им больше молчать.

На сей раз, в отличие от 1996 года, телекамер не было. И причина вовсе не в равнодушии журналистов. Причина в том, что «большие люди» не заказывают репортажей на антивоенную тему. В 1996 году в российской элите были силы, способные среагировать на изменившуюся ситуацию. Президент Ельцин сумел из поджигателя войны превратиться в миротворца. Остальные политики тоже дружно сменили курс.

Вторая чеченская война, напротив, началась с сожжения мостов. И власть, и большая часть оппозиционных политиков не просто поддержали военный поход, но сделали это в такой форме, чтобы отрезать себе пути к отступлению. И тем самым загнали себя в ловушку.

Война скомпрометировала всю российскую верхушку. Или почти всю. Мир перестал быть интересной, выигрышной темой для политической интриги.

Действительно, можно без особых политических последствий два раза подряд начать бессмысленную и безнадежную войну. Можно два раза подряд проиграть. Но нельзя, не рискуя серьезным политическим кризисом, два раза подряд заключать позорный мир. Тот, кто совершит подобный шаг, объективно выступит спасителем зашедшего в тупик государства и разлагающейся армии, но собственной карьерой он должен пожертвовать.

По существу, это понимают и в Кремле, но не видят способа решить проблему. Все было поставлено на войну. Это единственное моральное оправдание нынешней команды. Сказать правду - значит совершить самоубийство. Сделать то, чего желает общество, - значит политически покончить с собой. Беда в том, что, не делая этого, власть рискует не меньше.

Атаки власти против прессы - в значительной мере результат военных неудач. Не имея возможности победить на поле боя, Кремль может лишь усилить пропагандистское давление на общество. Но это требует постоянного усиления контроля над средствами массовой информации. Чтобы затормозить развитие антивоенных настроений в обществе, необходимо установить «режим полного молчания в эфире». А сделать это все труднее. Ибо, несмотря на всю коррумпированность нашей журналистики, далеко не все пишется и показывается по заказу. Кое-что иногда и по совести. И даже, если это пока исключение, сам факт подобного «отклоняющегося поведения» смертельно опасен для системы.

Приходится открывать второй фронт, на сей раз внутренний - против журналистов.

Люди, подвергающиеся атаке власти, первоначально не были ее идеологическими противниками, но сегодня они таковыми становятся - просто из чувства самосохранения. Чем больше власть давит на прессу, тем больше правды просачивается на ее страницы. Издания, тиражирующие пропагандистскую ложь, теряют доверие читателей. Критика военной операции создает идеологический фон, на котором громче начинают звучать и критика социальной политики государства, и даже сомнения в справедливости сложившейся экономической системы.

У Кремля в подобной ситуации есть только один выход: открытое и полномасштабное введение цензуры. Но на это президентская администрация пойти не может. Не потому, что ценит свободу печати, а потому, что власть просто не готова к этому.