Лев Троцкий - Европа и Америка

И то же самое во Франции. Конечно, в соответствии с политической обстановкой во Франции и в соответствии с более приличной репутацией французского франка, там все совершается под сурдинку, в смягченных тонах, но по существу делается то же самое. Партия Леона Блюма, Реноделя, Жана Лонге несет целиком ответственность за Версальский мир и за рурскую оккупацию. Ведь мы же знаем, ныне уже совершенно бесспорно, что правительство Эррио, поддерживаемое социалистами, стоит за сохранение оккупации Рура. Но теперь французские социалисты получают возможность сказать своему союзнику Эррио:

"Американцы требуют, чтобы вы на известных условиях Рур очистили; сделайте это, — теперь и мы этого требуем".

Они этого требуют не волей и силой французского пролетариата, а во имя подчинения французской буржуазии воле буржуазии американской. Не забудьте при этом, что французская буржуазия должна американской 3.700 миллионов долларов. Это что-нибудь значит! Америка может в любой момент пошатнуть французский франк. Конечно, американская буржуазия на это не посягнет, о нет! — она ведь пришла в Европу наводить порядки, а не разорять. Не посягнет…, но сможет посягнуть, если захочет. Все в руке ее. Поэтому доводы Реноделя, Блюма и др. звучат на фоне этого почти четырех-миллиардного долга достаточно-таки убедительно для французской буржуазии. В то же время социал-демократия в Германии и во Франции да и в других странах получает возможность противопоставлять себя своей буржуазии, вести по конкретным вопросам «оппозиционную» политику и тем самым снова втираться в доверие известной части рабочего класса.

Мало того: для меньшевистских партий разных стран Европы открываются некоторые возможности общих «выступлений». Уже и сейчас социал-демократия Европы представляет собой довольно согласный хор. Это некоторым образом новый факт. Ведь уже 10 лет у нее не было случая выступать солидарно, — с начала империалистской войны. Теперь эта возможность появилась, и меньшевики выступают сейчас как солидарный хор, поддерживая Америку, ее программу, ее требования, ее пацифизм, ее великую миссию. И здесь мы подходим к вопросу о II Интернационале в Европе. Здесь ключ и разгадка некоторого оживания этого полутрупа. Второй Интернационал, как и Амстердамский, восстанавливается. Конечно, не в том виде, как он был до войны. Прошлого не воскресишь, былой силы не вернешь, Коммунистического Интернационала не вычеркнешь. Не вычеркнешь империалистской войны, которая позвоночник-то II Интернационалу повредила основательно, и притом в нескольких местах сразу. Это есть основной факт. Это непоправимо. И тем не менее, с этим поврежденным позвоночником они пытаются приподняться на американских костылях, кое-как выпрямляются. (Аплодисменты.) Происходящую перемену надо оценивать в полном объеме, товарищи. Во время империалистской войны немецкая социал-демократия была теснейшим и совершенно явным образом связана со своей буржуазией, со своей военной машиной. Французская — со своей. Какой тут мог быть Интернационал, когда они бешено воевали друг с другом, обвиняли друг друга, чернили друг друга? Не оставалось никакой возможности для маски интернационализма, даже для тени его. Все было разрушено вдребезги. В эпоху заключения мира — то же самое. Версальский мир был только закреплением результатов империалистской войны на бумаге дипломатии. Где тут место для солидарности? В эпоху оккупации Рура по существу то же самое. Но теперь приходит в Европу великий — "я вас всех давишь", американский капитал и говорит: вот вам план репараций, народы, вот вам программа, господа меньшевики! И социал-демократия берет эту программу как основу для своей деятельности. И эта новая программа объединяет французскую, германскую, английскую, голландскую, швейцарскую социал-демократию. Ведь всякий швейцарский мещанин надеется, что Швейцария будет продавать больше часов, когда американец восстановит в Европе порядок и мир. И все мещанство, которое наиболее членораздельно выражает себя через социал-демократию, снова находит свою духовную общность на программе американизма. Другими словами, у II Интернационала есть теперь объединяющая программа: ее принес генерал Дауэс из Вашингтона. (Аплодисменты.)

Опять мы видим здесь тот же самый парадокс: когда американский капитал выступает для наиболее разбойного дела, он имеет полную возможность выступать при этом как устроитель, как миротворец, как некое гуманное историческое начало, — и он создает попутно платформу для социал-демократии несравненно более выгодную, чем ее вчерашняя национальная платформа. Своя, национальная буржуазия тут же, ее всю видать, как на ладони; американский же капитал далек, ясно его дел не видать, а дела эти, как известно, не всегда чистые, — в Европе же он выступает как умиротворитель…, а затем — могущество — это основное — колоссальное, неимоверное, небывалое в истории богатство, которое импонирует мещанину, которое импонирует социал-демократу. В скобках замечу: я за последний год по обязанностям службы разговаривал с несколькими американскими сенаторами Республиканской и Демократической партий. На вид — провинциалы жестокие. Не уверен, хорошо ли они знают географию Европы, не могу вам доложить, — будем из вежливости думать, что знают; но когда они разговаривают о политике, то выражаются так: "Я сказал Пуанкаре", "я заметил Керзону", "я разъяснил Муссолини"… Они себя чувствуют в Европе как руководители и хозяева. Вот этакий разбогатевший фабрикант сгущенного молока (смех) — сгущенное молоко не хуже всякого другого продукта, товарищи (аплодисменты)…, я вижу здесь большие симпатии к сгущенному молоку (аплодисменты), — этот разбогатевший фабрикант каких-нибудь чикагских или иных консервов разговаривает тоном прямо-таки покровительственного снисхождения по адресу ответственнейших буржуазных политиков Европы. Он предвидит, что станет хозяином, он чувствует себя уже хозяином. И вот именно поэтому кое-какие расчеты английской буржуазии на сохранение руководящей роли окажутся ложными. Я обещал к этому перейти и сейчас именно об этом скажу.