Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2004-05гг. (v1.1)

Но возникает вопрос: почему вполне реальные, а не литературные молодые арабы вдруг начали удовлетворять чужой социальный заказ, чужой культурный запрос? Ведь они действительно ненавидят западную систему, действительно готовы жертвовать своими жизнями и убивать других. Традиционный способ борьбы с террористическими группами состоит в их инфильтрации. Но с определенного момента количество внедренной агентуры переходит в качество, и оказывается, что террористические организации можно инфильтрировать не только для того, чтобы с ними бороться, но и чтобы ими управлять.

Возникают переплетающиеся сети, поскольку спецслужбы сразу многих стран инфильтрируют с разных концов одни и те же потенциально террористические организации, зачастую вступая в сложные взаимоотношения между собой. И этот тайный мир начинает развиваться по своей собственной логике.

Другой момент специфичен для сегодняшней России. За неимением какой бы то ни было позитивной программы, каких бы то ни было позитивных ценностей, убедительных не для самой элиты, а для населения, власть в качестве оправдания собственного существования не может предложить ничего лучшего, чем борьба с терроризмом. А отсюда вытекает очень мрачный прогноз: раз существует власть, заинтересованная в наличии терроризма, с которым она могла бы бороться, - то будет и терроризм. Но у этой ситуации есть и оборотная сторона, поскольку людям вообще свойственно заигрываться, запутываться в собственных интригах, запуская механизмы, которые начинают работать сами по себе и выходить из-под контроля. Существует и такой феномен, как эксцесс исполнителя. Заказывается одно, а в реальном итоге получается несколько другое, потому что исполнитель имеет и свои интересы, и свое понимание поставленной задачи. Проконтролировать его в теневой структуре невозможно.

Это не бюрократия, где можно потребовать четкого объяснения каждого произведенного действия и т. д. Поэтому игра с терроризмом не просто кровава и безнравственна, но и очень опасна для всех, кто ее затевает. Мы видим эскалацию терактов и растущее количество жертв, что объективно играет уже против власти в целом. Возможно, некоторые из властных структур начали использовать терроризм в собственных корпоративных интересах.

При всяком разговоре о спецслужбах, терроризме и т. п. есть риск столкнуться с упреками в приверженности теории заговора. Из этой теории действительно можно вывести все что угодно, но только такие выводы неизменно остаются неубедительными и демагогичными. Нельзя, например, объяснить теорией заговора такие крупные, тектонические общественные сдвиги, как Великая французская революция или русские революции, которые, впрочем, тоже пытались и до сих пор пытаются вывести из масонских заговоров.

Заговоры вполне могли иметь место, просто в данном случае это ничего не объясняет. Но там, где речь идет о террористах и спецслужбах, заговоры предопределены по жанру, и исключать их из обсуждения невозможно. Как можно анализировать заговор, не прибегая к теории заговора? Опасно увлекаться конспирологией, но применительно к конкретному объекту нашего обсуждения определенная доля конспирологии допустима.

Г.ДЖЕМАЛЬ: Не буду занимать время панегириками, которых заслуживает жесткий и свежий подход автора, а перейду сразу к критическим суждениям. Статье присуща определенная методологическая двойственность. Терроризм действительно представляет собой лишь один из методов политической борьбы. Сразу оставляю в стороне ирландцев, басков и палестинцев как особый казус, не подпадающий под определение политического терроризма. Политический терроризм позиционирует себя от имени идеологии или же социально-политических претензий. Методы «Красных бригад» или кавказских ваххабитов принципиально не отличаются от эсеровских. Все политические террористы XIX-XX веков наносили удары по властным структурам, а не по случайным прохожим. Может быть, в последнем случае мы имеем дело с профессиональными террористами, втемную разыгранными спецслужбами?

Автор исходит из существования такого профессионального терроризма, на который власти выходят, инфильтрируют, начинают управлять тенденциями и т. д. Но за таким терроризмом должна бы стоять политическая сила, партия, создающая, мобилизующая и направляющая боевую организацию. Однако где такая партия? Нельзя инфильтрировать то, что еще не возникло, чего еще нет. Если бы «Аль-Каида» реально существовала в том виде, как ее описывают, и использовала терроризм как метод политической борьбы, то от существующего миропорядка и глобальной инфраструктуры уже и камня на камне бы не оставалось. А чтобы создать профессиональных террористов, не нужно обращаться к несуществующим политическим организациям. Куда проще вербовать исполнителей из числа блатных, а потом их же и «мочить» в качестве террористов. В основу такого псевдотерроризма, который ведет к массовым жертвам случайных людей, заложена совершенно иная модель, хорошо известная по исследованиям криминальной социопатии на американской почве. Когда сходит с ума американский обыватель, он берет карабин, забирается на высотное здание и начинает расстреливать прохожих. Именно такая модель внутренне близка и понятна западному обществу. Когда жертвой «Красных бригад» становился судья или муниципальный чиновник, у многих это вызывало, как минимум, злорадное удовлетворение, если не сочувствие к террористам. Но расстрел целой улицы сразу создает стену отчуждения и непонимания. С другой стороны, на бессознательном уровне население подготовлено к этому и, более того, само содержит в себе те самые семена социопатии, поскольку безумные убийцы появляются из среды простых американских обывателей. И в принципе чего-то не понимая, население одновременно сознает, что такой терроризм может быть. Это идеальная почва для работы политтехнологов.