Иосиф Сталин - Том 6

Так было дело.

Нам казалось, что после того, как резолюция принята единогласно, нет больше оснований для споров, нет оснований для внутрипартийной борьбы. Да так оно и было на деле до нового выступления Троцкого с его обращением к районам. Но выступление Троцкого на другой день после опубликования резолюции ЦК, проведенное независимо от ЦК и через голову ЦК, расстроило все дело, изменило положение радикальным образом и отбросило партию назад, к новым спорам, к новой борьбе, более острой, чем раньше. Говорят, что ЦК должен был запретить печатание статьи Троцкого. Это неверно, товарищи. Это было бы со стороны ЦК опаснейшим шагом. Попробуйте-ка запретить статью Троцкого, уже оглашенную в районах Москвы! ЦК не мог пойти на такой опрометчивый шаг.

Такова история вопроса.

Из сказанного следует, что у оппозиции шло дело не столько о демократии, сколько о том, чтобы идею демократии использовать для расшатывания ЦК, что мы в лице оппозиции имеем дело не с людьми, желающими помочь партии, а с фракцией, которая подкарауливала ЦК: “авось, дескать, ошибется, прозевает, а мы его стукнем”. Это и есть фракция, когда одна группа членов партии поджидает центральные учреждения партии у переулочка, чтобы сыграть либо на неурожае, либо на падении червонца, либо на других затруднениях партии для того, чтобы выскочить потом из-за угла, из засады и стукнуть партию по голове. Да, прав был ЦК в октябре, сказав вам, тт. оппозиционеры, что одно дело— демократия, а другое дело — подсиживание партии, одно дело — демократия, а другое дело — использование шумихи о демократии против большинства партии.

Такова, Преображенский, история вопроса, о которой я не хотел здесь говорить, но о которой я все же вынужден был рассказать, уступая вашему настойчивому желанию.

Оппозиция взяла себе за правило превозносить тов. Ленина гениальнейшим из гениальных людей. Боюсь, что похвала эта неискренняя, и тут тоже кроется стратегическая хитрость: хотят шумом о гениальности тов. Ленина прикрыть свой отход от Ленина и подчеркнуть одновременно слабость его учеников. Конечно, нам ли, ученикам тов. Ленина, не понимать, что тов. Ленин гениальнейший из гениальных, и что такие люди рождаются только столетиями. Но позвольте спросить вас, Преображенский, почему вы с этим гениальнейшим человеком разошлись по вопросу о Брестском мире? Почему вы этого гениальнейшего человека покинули в трудную минуту и не послушались его? Где, в каком лагере вы тогда обретались?

А Сапронов, который фальшиво, фарисейски расхваливает теперь тов. Ленина, тот самый Сапронов, который имел нахальство на одном из съездов обозвать тов. Ленина “невеждой” и “олигархом”! Почему он не поддержал гениального Ленина, скажем, на Х съезде, почему он в трудные минуты неизменно оказывался в противоположном лагере, если он в самом деле думает, что тов. Ленин является гениальным из гениальных? Знает ли Сапронов, что тов. Ленин, внося на Х съезд резолюцию об единстве, требующую исключения фракционеров из партии, имел в виду, между прочим, и Сапронова?

Или еще: почему Преображенский не только в период Брестского мира, но и впоследствии, в период профдискуссии, оказался в лагере противников гениальнейшего Ленина? Случайно ли все это? Нет ли тут некоторой закономерности? ( Преображенский: “Своим умом пытался работать”.)

Это очень похвально, Преображенский, что вы своим умом хотели работать. Но глядите, что получается: по брестскому вопросу работали вы своим умом и промахнулись; потом при дискуссии о профсоюзах опять пытались своим умом работать и опять промахнулись; теперь я не знаю, своим ли умом вы работаете или чужим, но ведь опять промахнулись будто. (Смех.) Я все же думаю, что если бы Преображенский работал теперь своим умом больше, чем умом Троцкого, — умом, нашедшим свое выражение в его письме от 8 октября, то он был бы ближе к нам, чем к Троцкому.

Преображенский упрекал ЦК, говоря, что, пока Ильич был у нас во главе, вопросы решались своевременно и без запаздываний, ибо Ильич умел брать в зародыше новые события и давать лозунги, предупреждавшие события, а теперь, мол, после Ильича, ЦК стал отставать от событий. Что хочет сказать этим Преображенский? Что Ильич выше своих учеников? Но разве кто-либо сомневается в этом? Разве есть у кого-либо сомнение, что Ильич в сравнении со своими учениками выглядит Голиафом? Если речь идет о вожде партии, не о газетном вожде с кучей приветствий, а о настоящем вожде, то вождь у нас один — тов. Ленин. Именно поэтому говорилось у нас не раз, что при настоящих условиях временного отсутствия тов. Ленина — нужно держать курс на коллегию. Что же касается учеников тов. Ленина, можно было бы указать, например, на события, связанные с ультиматумом Керзона [4] Английский министр иностранных дел Керзон направил 8 мая 1923 года Советскому правительству ультиматум с клеветническими обвинениями по адресу Советского правительства. В ультиматуме предлагалось отозвать из Персии и Афганистана советских полномочных представителей, освободить задержанные английские рыболовные суда, незаконно ловившие рыбу в северных территориальных водах СССР, и т. д. В случае отказа принять в течение 10 дней условия ультиматума Керзон угрожал разрывом торговых отношений. Ультиматум Керзона создал угрозу новой интервенции. Советское правительство отвергло незаконные притязания английского правительства, одновременно выразив полную готовность урегулировать взаимные отношения между странами мирным путем, и приняло меры к усилению обороноспособности страны. — 36. и явившие собой образец испытания, экзамена для них. Тот факт, что мы вышли тогда из затруднений без ущерба для дела, с несомненностью говорит о том, что ученики тов. Ленина уже научились кое-чему у своего учителя.