Швец: «Это личное решение сотрудников экипажа «мицубиси»».
Миронов: «По ситуации произошедшего 17 марта 2005 года Вами проводился «разбор полетов»?».
Швец: «Нет. Я сам был в шоковом состоянии, сотрудники были в шоковом состоянии…».
Миронов: «После имитации покушения на Чубайса какие премиальные были выплачены охранникам со стороны РАО ЕЭС?».
Швец испуганно: «Ни о каких премиальных не знаю! Спасибо, что живы остались».
Яшин: «Вам Моргунов по телефону говорил про стрельбу, а про взрыв Вы когда узнали?».
Швец: «Про взрыв – позже. Может, через полчаса, может, через час. Меня же на место происшествия не пропускали, все было перекрыто».
Найденов: «Вам дальнейшая судьба БМВ и «мицубиси-ланцер» известна?».
Швец: «Про БМВ не знаю. «Мицубиси-ланцер» около года стояла под следствием как вещдок, ее не разрешали двигать. Потом нам стало не хватать машин. Мы написали письмо в Генеральную прокуратуру, нам ее отдали, мы выставили ее на продажу, оценили и продали».
Найденов: «В ЧОПе у охранников бывают клички?».
Швец настороженно: «Наверное, есть…».
Найденов: «Вам ничего не говорят клички Пиночет, Кувалда?».
Швец явно смущённый: «Не знаю, так никого вроде не называли».
Котеночкина, адвокат Найдёнова: «Вы выполнили просьбу Моргунова перекрыть трассу?».
Швец: «Нет. Я позвонил в службу безопасности РАО Камышникову и попросил его принять меры».
Котеночкина: «А почему вы напрямую в милицию не позвонили?».
Швец: «Это не мои обязанности».
Котеночкина: «Но почему Вы все же позвонили не в милицию, а в службу безопасности РАО, ведь обстреливали не Чубайса, а ваших охранников?».
Швец громко вздыхает: «Это была моя человеческая слабость…».
В чем проявилась человеческая слабость генерального директора ЧОПа – в страхе перед милицией или все же в трепете перед могуществом службы безопасности Чубайса, выяснить на суде не удалось, хотя и без того ясно было, что свидетель этот, впервые за пять лет появившийся в суде, знает явно больше, чем рассказывает. Бывший офицер ФСБ готов был представляться клоуном, недоумком, кем угодно, лишь бы не проговориться о том сокровенном, что тщательно скрывается от глаз и ушей присяжных заседателей и от простых наблюдателей этого уникального в российском судопроизводстве действа*.
«Спасибо, что живы остались!»
Заседание пятнадцатое
Пятнадцатое заседание суда по делу о покушении на Чубайса было кратким по причине неявки одного из адвокатов, занятого в другом суде. Судья распрощалась с присяжными до понедельника. А у нас появилась возможность вернуться к событиям предыдущего заседания.
Всех присутствующих тогда поразил искренний ответ генерального директора ЧОП «Вымпел-ТМ» свидетеля Сергея Константиновича Швеца на вполне рядовой и естественный вопрос подсудимого Ивана Миронова: «После имитации покушения на Чубайса какие премиальные были выплачены охранникам со стороны РАО ЕЭС?».
Швец, и на это обратили внимание все присутствовавшие в зале, вдруг испуганно вскрикнул: «Какие премиальные?! Спасибо, что живы остались!».
Было странно, что богатенький Чубайс и его жирная контора РАО «ЕЭС России» никак не отблагодарили жертвовавших собой охранников, вот уже пять лет, по их собственным свидетельствам, пребывавших в сильнейшем психологическом шоке. Но в свете вырвавшегося откровения Швеца на суде: «Спасибо, что живы остались!», становилось понятным, что потерпевшим охранникам, да и самому их генеральному директору было за что говорить спасибо Чубайсу, памятуя о странной и скоропостижной смерти охранника из второго экипажа Кутейникова, о которой впервые проговорился на суде все тот же Швец.
Следом за генеральным директором ЧОПа в судебном заседании допросили товарища неожиданно и странно умершего Кутейникова по фамилии Ларюшин. Он вместе с покойным работал во втором экипаже сопровождения машины Чубайса в памятный день 17 марта 2005 года, но почему-то никогда не был допрошен ни на следствии, ни в суде.
Существование второго экипажа сопровождения машины Чубайса всплыло лишь недавно, вот и пришлось стороне обвинения предъявлять суду единственного оставшегося в живых члена второго экипажа, а именно Ларюшина Анатолия Александровича.
В зал вошел необычайно бледный и очень худой человек, будто насильно поднятый со смертного одра. Лицо его говорило не только о физическом, но и чрезвычайном нервном истощении. И сторона обвинения, и сторона защиты допрашивали его осторожно, очень бережно, как смертельно больного, а, может быть, просто смертельно напуганного человека.
Читать дальше
