Сергей Платонов - Горбачевы. Чета президентов

— А что было при Ленине?

— Думаю, что демоохлократия, нередко переходящая в народную тиранию. Которую по ошибке назвали военным коммунизмом. Коммунизм, по теории Маркса, — это изобилие. А тогда были довольно голодные годы.

— Ну, ты и нагрузил. Прости, отец, похоже, тюрьма для философа не худшее место для раздумий.

— Ты над отцом не смейся. Лучше подумаем, чем тебе заняться после университета. У тебя какая специализация?

— Практику проходил в прокуратуре. Дипломная работа о прокурорском надзоре.

— Думаю, что пока Новотный у власти, в прокуратуру тебе дорога закрыта. А посему, когда приедешь в Прагу, иди к моему другу директору Института государства и права. Он не откажет. Займись наукой, защити диссертацию. Дальше будет видно. Диктаторы вечными не бывают. Запомни, тот социализм, который он насаждает, не приживется. В нем мало человеческого. И, кажется, в СССР тоже.

Это был их последний разговор. На другой день Зденек с утра поехал на встречу с приехавшим из Москвы Гарри и возвратился глубоким вечером. В квартире его ждал полицейский, который и сообщил ему, что после обеда отца с сердечным приступом доставили в больницу, где он внезапно скончался.

В будущем, наблюдая за политической практикой и вспоминая отца, он не один раз поражался его проницательности.

Возвращение в Москву было нелегким. Сразу после похорон хотелось остаться в Лондоне. Но здравый смысл взял верх. И еще уверенность в том, что отец этого шага не одобрит и с того света. До получения диплома в МГУ оставалось меньше года. Отбросив все сомнения, Зденек покинул Лондон.

Михаил был на практике. Поэтому встретились они только после его возвращения. Вскоре из поездки к родителям возвратилась и Раиса. Они буквально ни на час не оставляли Зденека одного. Поддерживали, как могли. Зденек привез им подарки. Был в восторге от уровня жизни англичан и подробно рассказывал о беседах с отцом. Вспомнил и о последнем разговоре по поводу своего будущего и перспектив социализма. Михаил согласился, что Зденеку лучше заняться наукой. А насчет мрачного будущего социализма мнения разошлись.

— Это все теория, — размышлял по привычке пространно Михаил, — а советский опыт говорит о том, что новый строй уверенно набирает обороты и назад мы не возвратимся. Хотя на местах черт знает что творится. Бюрократизм, чванство начальников. Насмотрелся во время практики и на прямое беззаконие.

— Западный опыт, — упорно настаивал на своем Зденек, — убедил меня в том, что только общество, в котором человек обладает собственностью, имеет стимулы для развития. В ином случае оно обречено на прозябание и гибель.

Раиса вначале держала нейтралитет и в их разговоры не включалась. Только однажды попросила не забывать, что стены иногда тоже слышат, но, не удержавшись, сама добавила.

— Знаешь, Миша, будучи у родителей, я увидела, как скудно живут люди. Они часто не имеют в достатке самого элементарного: сахара, керосина, крупы.

— Рая, не забывай, еще недавно была страшная война. Хотя до слез обидно видеть, как мои родители тоже с трудом перебиваются от зарплаты до зарплаты. А ведь отец прекрасный специалист. Лучший комбайнер МТС.

— Не забываю, но пора и о людях подумать.

— Вот поэтому в документах партии и говорится, — продолжал Михаил, — что надо быстрее переводить экономику на мирные рельсы. Будем делать меньше снарядов, произведем больше крупы и других товаров. В будущем вообще надо добиваться разоружения. Я верю в мир без насилия и войн. Но для этого надо, чтобы Запад признал за нами право жить так, как мы желаем.

— Миша, — включился Зденек в диалог супругов, — я читал в одной из лондонских газет, что для этого Советы должны прекратить экспорт социализма. Еще там утверждается, что социализм — это тупик.

На самом деле, такое ему говорил Гарри на встрече в Лондоне. Но он все больше и незаметнее для себя втягивался в игру, в которой был всего лишь одной из пешек гигантской шахматной доски, на которой свои партии играли СССР и недавно созданный Североатлантический союз (НАТО). Или, вернее сказать, становился одновременно приемником и передатчиком чуждых и опасных идей неверия в социализм, для которых не страшны никакие глушилки. Яд неверия самый коварный, он действует медленно, почти незаметно, но наверняка.

— Насчет экспорта согласен, но только пусть и они прекратят экспорт демократии своего образца. Мы хотим и можем жить своим умом. Хотя без взаимного обмена идеями проиграют все, и они и мы, — Михаил оставался верен себе. Стремление к компромиссам, похоже, его никогда не покидало, и он миролюбиво продолжил. — Как ты говоришь, отец сказал о нашем социализме, «мало в нем человеческого». А что, с этим можно согласиться. Очень правильно. Справимся с разрухой и станем жить по-человечески. Мы с тобой, дорогой Зденек, стоим на одной позиции и никогда ее не покинем. Мы не перебежчики. Тем более СССР теперь не одинок. Столько стран становятся на наш путь. И вместе мы большая сила.