Юрий Екишев - Россия в неволе

Ещё в римские времена, времена становления одной из величайших цивилизаций в истории человечества, во времена раздумий и выбора между республикой и единовластием, небезызвестный Меценат советовал Октавиану Августу: "… Свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несёт гибель всем. Напротив, свобода, везде ставящая на первый план благоразумие и уделяющая всем справедливое по достоинству, делает всех счастливыми…" Август выбрал единовластие – и империя устояла.

Сегодня, находясь в ином измерении, пройдя гораздо более сложный путь, к словам Мецената добавим: свобода – ставящая на первый план благоразумие и решительность нашей веры. Путь России – особый, и благоразумная свобода, венчанная на царство, высшее из высших достижений человечества, не может быть достоянием какой-то части русского общества – мы везде – это общая идея Белого движения, на сегодняшний день способного как объединить благоразумных, достойных и сильных, так и приступить к вопросу о власти.

Завершая свои записки, всё-таки с известной долей сомнения задаюсь вопросом: насколько это всё реально? – ощущение тяжкой гробовой плиты жидократии, прихлопнувшей ещё живую Россию. Можно ли сдвинуть её, можно ли преодолеть мертвящее охлаждение, проникшее во все суставы и клеточки нашего организма? Где реальность? Здесь, в склепе? На шконках, занавешенных простынями и чисовскими одеялами, не только от сквозняков, но и друг от друга, чтобы не было излишнего раздражения, напряжения у русских, привыкших к раздольной вольности? Парадокс – свобода в максимальном ограждении в пространстве, в уединении? Может, это здесь реальность, а не там, в разгуле и раздолье "золотой" свободы, растрачиваемой понапрасну, на заплетение афрокисичек и плотские утехи? Обычные оппозиции, составляемые по правилу чёрное – белое, кислое – сладкое – как правило, ошибочны. Любви противостоит не ненависть, а извращение любви, то бездетный секс, то холодное кошачье похотливое мартовское действо, лишенное тайны и таинства. Так и реальности противостоит не что иное как иная, извращенная реальность, и каждый выбирает своей волей – находиться в ней или нет. Ненависть и любовь – одно и тоже, только с разных сторон. Кто не умеет ненавидеть врагов – тот не любит свой народ.

Здешняя реальность спрессована до одной сути, до коньячной крепкой квинтэссенции – её не стоит никому пробовать, и надо попробовать каждому, чтобы избежать Матрицы…

В хату закинули новичка. Выглядит, как и его погоняла – Мао-цзе-дун – вполне по-китайски: раздутая неестественно шарообразно голова, узкие прорези глаз, палочек… Короче, Интернет кишит сценами избиения бомжеподобных ему сородичей! Речь соответствующая, с характерным для вечно пьющего человека заплетанием языка вокруг слов, состоящих из более чем двух слогов:

– Мао ме-ня-зо-вут… Пью с июня, с двадцать вто-ро-го… Ну что-что… Что придёт-ся… Вод-ку-пил, пи-во-пил… Вод-ку лег-че все-го у-красть…

Начал Мао с того, что развернул матрас на полу, и уснул. Вкололи ему, бедолаге, противосудорожное, от белочки, чтобы конь не стебанул. Всё, что было из нижнего белья – заставили сложить в пакет – и в мусорку, на продол по проверке… Собрали ему лантухов – трусселей, носков, майку. Омылся. Снова уснул.

На третий день рискнули, положили на пальму, на верхний шконарь. Но Мао учудил – через несколько часов вскочил, и, короче, до долины добежать не успел – пока шарил, искал выданные ему шлёпанцы – успел кое-что оросить. Короче, отжал тапки, которые пришлось ему подарить.

– Я не на-роч-но… У-ко-лы дей-ству-ют… Тапочки долго и-и-искал… По-по-подумаешь пару ка-пель упало…

Короче, влез в тапки – уже не вернёшь. Опять отправился вести "половую жизнь", от греха подальше – а вдруг ночью напрудит на соседа снизу? Что тогда?

Ещё через пару дней Мао совсем пришёл в себя – стоит посреди хаты, весь в джинсе, волосы аккуратно сбриты, вспоминает:

– Меня в восемь лет током ударило… Я малину ел, а там провод упал в ма-ма-малинник… Коридор чёрный, а потом – я на небе лечу над деревней, вижу, как кругом ангелы летают, как рождаются люди, и умирают, а я всё это время сверху наблюдаю… А потом снова чёрный коридор, и я очнулся. Месяц в коме. Врач так обрадовался!.. Не желаете в шахматы?

Попытка номер два – Мао снова на пальме, после бани, лежит красный, распаренный, распухшие раны на голове и ногах от побоев в приемнике – ноют, ощупывает рубашку, что-то мешает лежать, достаёт – пуля резиновая, охранник из магазина: