Стюарт Стивен: Операция "Раскол"

Тем не менее я детально изучил материал, собранный в книге г-жи Льюис.

Она так тщательно проделала свою работу, что я быстро понял бессмысленность траты времени на изучение тех же вопросов. Это позволило мне сосредоточить мою энергию и возможности на изучении самой операции «Раскол», оставив «сагу о Филдах» в значительной степени за Флорой Льюис.

Однако я встретил в тысячу раз больше трудностей, чем она, когда писала свою книгу. Потому что людям, первоначально желавшим помочь мне, быстро стало ясно, что я коснулся нечто такого, в разоблачении которого никто не был заинтересован. Как и г-жа Льюис, я обнаружил, что те, кто мог помочь, делали это лишь при условии, что я не открою своего источника. Те же, кто хотел быть названным, не знали ничего важного. И уж, конечно, когда речь заходила о недавних разведывательных операциях, никто не хотел ничего говорить без гарантий сохранения инкогнито, что бы ни произошло. Опыт журналистской работы по изучению подобных проблем помог мне прежде всего установить контакт с рядом лиц, занимающих высокие посты. Через общих знакомых им было сообщено, что мне можно (и всегда было можно в прошлом) доверять. Во-вторых, длительное время работая с материалами, достоверность которых часто вызывала сомнения, я особенно хорошо научился отличать правду от вымысла.

В моем распоряжении имелось четыре вида источников:

1. Бывшие работники ЦРУ. Они передавали меня из рук в руки, как жезл в эстафете. Пока я в конце концов не натолкнулся на несколько человек, которые не только готовы были помочь, но и считали: поскольку все это дело относится к далекому прошлому, общественность должна наконец понять хоть немного, что означает «холодная война», оказавшая такое влияние на нашу жизнь. Их социальное сознание, впрочем, понятное, не выросло в желание увидеть свои имена напечатанными. Несколько месяцев спустя я встретил одного из них при следующих обстоятельствах. Я позвонил ему в Швейцарию и попросил разрешения использовать его имя. Он давно уже ушел из ЦРУ, был хорошо устроен и наверняка мог ничего не бояться. Он не только умолял меня не делать этого, но сел буквально на ближайший самолет в Лондон, чтобы высказать мне лично свои возражения.

2. Бывшие сотрудники восточноевропейских органов безопасности и военнослужащие, перебежавшие на Запад. С ними трудно было установить контакт, а тем более – получить от них информацию. Потому что большинство из них жило в страхе, опасаясь, что однажды у их двери появится работник КГБ, который отомстит им. Было бы непростительно назвать их имена – не обязательно потому, что русские станут охотиться за ними, но из-за того, что они станут бояться такой возможности.

3. Действующие сотрудники правительственного аппарата в странах Запада. От них я получил много полезной справочной информации. Конечно, они рисковали потерять работу, если бы их имена были раскрыты.

4. Действующие сотрудники правительственных аппаратов в странах восточноевропейского блока. Должен сказать, что я был очень удивлен их желанием сохранить анонимность и тем, что они проявили меньшую готовность к сотрудничеству со мной, чем я первоначально рассчитывал. Я понял, что служащие в восточноевропейских странах боятся преследований за контакты с западными журналистами и авторами. Они опасаются, что правительство может не согласиться с их заявлениями и обвинить их во враждебных высказываниях, помещенных в книге. Возможно, без согласования с ними Йозеф Святло, с которым я связался через посредника, первоначально благожелательно отнесся к этой работе и согласился с основными принципами, на основе которых она строилась. Именно он внес исправления в первоначально полученную мною информацию о том, что это была скорее английская, чем американская операция. Однако последующие попытки наладить с ним контакт – официально, через отдел по связи с общественностью Государственного департамента или неофициально – закончились неудачно. Впрочем, его едва можно было в этом винить: служба безопасности воздвигла вокруг него стену.

Хотя Герман Филд ничего не знал об истинных причинах, приведших к тому, что он столько лет просидел в тюрьме, то, что он рассказал, производит большое впечатление. Через четыре месяца после его возвращения на Запад, 20 марта 1956 года, когда его память была еще свежей, а эмоции в результате освобождения были повышенными, его проинтервьюировал г-н А. Блазинский – для внутренних нужд радио «Свободная Европа» (и, по-видимому, других заинтересованных учреждений).