Вадим Медведев - РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

Хочу сказать о своей позиции, ибо она в некоторых дальнейших комментариях прессы была передана «с точностью до наоборот». Что касается секретных протоколов, то я высказался за разграничение юридической стороны дела, связанной с отсутствием подлинников, и фактической историко- политической оценки вопроса, а именно за то, чтобы согласиться с предлагаемым комиссией признанием факта существования секретных протоколов и их осуждением как отхода от ленинских принципов внешней политики.

Далее я выступил за то, чтобы оценка протоколов не заслоняла общей сути советско-германского пакта и давалась не только и не столько с прибалтийского угла зрения, а имела в виду и польский, и украинско-белорусский, и молдавско-румынский, и финляндский аспекты, более того – в общем контексте европейской и мировой политики того времени. Из обсуждения этого вопроса в комиссии могло создаться представление, что договоры 1939 года и заключались чуть ли не для того только, чтобы прихватить Прибалтику. Я высказался и за то, чтобы разграничить оценку Договора от 23 августа о ненападении и Договора от 28 сентября о дружбе, что также не было сделано в заключении комиссии.

Я считал также, что не следует жестко увязывать договоры и протоколы 1939 года с вхождением Прибалтийских республик в состав Союза в 1940 году. Хронологическая последовательность событий не означает их предопределенности. Финляндия также была включена протоколами в сферу советских интересов, но она не утратила своей независимости, правда, это стоило ей тяжелой войны с Советским Союзом. Нельзя не учитывать и того, что за год военно-политическая обстановка в Европе изменилась коренным образом. Советским ультиматумам прибалтийским правительствам 1940 года непосредственно предшествовал разгром Франции. Фашистские войска вторглись в нее через нейтральную Бельгию. Разве не ясно было в свете этих событий, что нельзя оставлять не прикрытым для германского вторжения прибалтийский фланг нашей страны? Хотя это, конечно, отнюдь не оправдывает грубых насильственных действий сталинского руководства по отношению к законным правительствам Прибалтийских республик.

В целом я высказался за публикацию документа комиссии после его доработки. Но события приняли неожиданный поворот. Ю. Афанасьев и группа членов комиссии выступили против ее председателя и предали огласке предварительный текст заключения…

Все же Яковлеву удалось возобновить работу комиссии и примерно через пять месяцев представить 2-му съезду народных депутатов проект постановления «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». На Политбюро проект на этот раз не обсуждался. Многие замечания и соображения, высказанные на Политбюро 31 июля, были учтены.

Проект приобрел более взвешенный характер. Но и в таком виде подвергся острой критике консервативных депутатов и при первом голосовании не набрал необходимого числа голосов. Лишь после еще одной компромиссной доработки и приведения аргументов, подтверждавших существование протоколов, постановление было принято съездом.

В пункте 7 постановления говорилось: «Съезд народных депутатов осуждает факт подписания секретного дополнительного протокола от 23 сентября 1939 года и других секретных договоренностей с Германией. Съезд признает секретные протоколы юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания».

Так через два с половиной года после первой попытки вопрос о секретных протоколах, лежавший тяжким грузом на плечах советского руководства, был решен, правда, уже в более сложной политической обстановке.

Суть Катынского дела, если излагать его кратко, сводится к следующему. В апреле 1943 года германское радио сообщило, что неподалеку от Смоленска в катынском лесу обнаружены трупы 10-12 тыс. польских офицеров. По указанию Гитлера была создана международная комиссия из представителей союзных Германии и оккупированных ею стран, а также Швейцарии. После выезда на место и вскрытия нескольких захоронений комиссия объявила свое заключение: польские офицеры расстреляны большевиками весной 1940 года.

Чуть позже гитлеровцы привезли в Катынь комиссию польского Красного Креста так называемого Краковского генерал-губернаторства, которая произвела эксгумацию в общей сложности 4 тыс. 243 трупов. Работы велись силами советских военнопленных до 500 человек, которые были затем расстреляны немцами.