Олег Арин - Мир без России

Вторым условием является приведение целей в соответствие с ВПП, который для нынешних условий в стране представляется завышенным почти в три раза. По строке «Международная деятельность» он должен быть уменьшен с 8,3% (в 2000 ф. г. 6,6%) до 2,0%, а по строке «Оборона» — с 17,5% (с 16,5% по бюджету 2000 ф. г.) до 8,0% 269 . Надо заметить, что даже предложенные доли превышают аналогичные у Японии и европейской Четверки.

Для МИДа такая постановка вопроса означает сужение сферы деятельности на международной арене, имея в виду не только географическое пространство, но и вовлеченность в международные проблемы. Соответственно подлежит сокращению штат сотрудников центрального аппарата до 2000 человек, а также наполовину число сотрудников посольств и российских представительств. Сокращать необходимо «устаревшие» кадры, а также массу чиновников, вовлеченных в ИБД (иллюзия бурной деятельности). Уменьшение количества должно компенсироваться ростом производительности труда оставшихся в 5–6 раз, т. е. до объема работ, которые выполняют, например, дипломаты Японии.

Естественно, такая реформа предполагает также деструктуризацию подразделений МИДа в соответствии с новыми задачами и с отмиранием старых задач.

Успешное проведение внешней политики требует, помимо всего прочего, объективного знания окружающего мира, которое в данном случае предполагает, с одной стороны, знание оценок места и роли России ведущими акторами международных отношений, с другой — структуры международных отношений в системе геоэкономики и геостратегии. Это вроде бы очевидные вещи, но не для российских политиков. Из предыдущих глав видно, что большинство из них полагает, что геоэкономический мир — это мир глобализации или интеграции, а геостратегический мир — многополярен.

На самом деле мировая экономика состоит из трех типов экономического взаимодействия: интернационализации, интеграции (в развитой форме — только в Западной Европе) и глобализации, причем доминирующим типом экономики остается интернационализация. У России нет экономических возможностей участвовать ни в интеграционном поле (за пределами стран СНГ), ни в процессе глобализации (он управляется «золотым миллиардом»). Это означает, что единственным полем действия для России остается интернационализация. При этом следует ограничить себя и в этом пространстве, не пытаясь охватить весь мир, а сконцентрироваться на отдельных стратегических странах.

Необходимо также признать, что в геоэкономическом и геостратегическом пространствах утвердился один «полюс» и один «центр» силы, в первом и втором случае возглавляемый США. Такое состояние скорее всего продлится в течение 20–25 лет. И через короткую «многополярность» в последующем эта система сменится на устойчивую биполярность и два центра силы в результате превращения Китая в сверхдержаву.

России необходимо отказаться от концепции «многополярности» не только из-за ненужных затрат на приобретение статуса «силы» и «полюса», но и из-за того, что многополярная система представляет самый опасный вариант международных отношений (это борьба всех против всех).

Вместо «игр» на геостратегическом поле России целесообразнее сконцентрироваться на решении внутренних проблем, а также проблем укрепления СНГ.

Исходя из ВПП в 10% от бюджета, реального места и роли страны в мире, а также объективной оценки международных отношений, необходимо переформулировать концепцию национальных интересов страны. Она должна быть четко иерархизирована и структурирована. Национальные интересы должны быть определены по принципу фундаментальных, важных и менее важных или вторичных интересов. В ней должны быть зафиксированы угрозы по каждому из блоков интересов, ответных действий и ожидаемых результатов.

Из концепции должны быть убраны все темы, касающиеся внутренней политики. Эти темы должны обсуждаться в других документах, например, в «Стратегии развития России» на 10 или 25 лет (у Китая она была определена Дэн Сяопином на 80 лет вперед).

Совершенно ясно, что ранжирование интересов не простая задача, поскольку политики и эксперты по-разному оценивают значимость тех или иных интересов. С этой проблемой сталкиваются даже американцы одной политической школы или течения, в чем можно убедиться из второй главы первой части данной книги. Нынешняя администрация Буша, например, довольно серьезно переформулировала все блоки интересов и способы их реализации. В этом нет ничего странного, поскольку любая доктрина — это не догма, она должна видоизменяться в соответствии или с новыми задачами-вызовами, или в связи с изменением международной обстановки. И тем не менее существуют некоторые объективные критерии, которые позволяют ранжировать интересы по значимости, особенно в отношении фундаментальных интересов. Вряд ли кто станет возражать, что такая задача, как стать великой державой, не относится к фундаментальным интересам. Это — очевидная амбициозная цель не только не выполнимая в нынешних условиях, но весьма вредная, поскольку она требует дополнительных финансовых ресурсов, которые у России настолько ограничены, что их не хватает даже на регулярную выплату зарплаты бюджетникам. Не менее абсурдным звучит российский интерес, выделенный в «Концепции внешней политики», как «развитие региональной и субрегиональной интеграции в Европе, Азиатско-Тихоокеанском регионе, Африке и Латинской Америке». С долей в мировой торговле в один процент Россия собирается участвовать в интеграции в Африке? Россия, у которой нет ресурсов для того, чтобы сформировать интеграционное поле в рамках СНГ, почему-то проявляет интерес к Африке, Латинской Америке? Это же курам на смех. Не говоря уже о том, что во всех регионах, кроме Европы, интеграционным процессом и не пахнет.