Строуб Тэлботт - Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами

В Пентагоне Дик Чейни оторвался на несколько часов от руководства войной в Заливе, чтобы послушать с десяток кремленологов, присутствовавших при явно малоутешительной оценке событий. На этом заседании Джордж Колт из ЦРУ заявил: «Горбачев все же лучше тех, с кем он водит компанию. Но люди, с которыми он держится вместе, ведут сейчас процесс в очень неприятном направлении».

Чейни слегка улыбнулся и заметил: «Многое из того, что я сейчас слышу, напоминает мне кое-что из того, что я однажды сказал и за что получил по мозгам». Он имел в виду случай весной 1989 года, когда за свои скептические высказывания о Горбачеве в телевизионной программе получил выволочку из Белого дома.

Да и над Робертом Гейтсом накануне событий в Прибалтике нелегко было посмеиваться и называть его «ниспровергателем Горбачева» или «маленьким петушком».

А Гейтс сказал коллегам, что его не слишком волнует трагедия «доброго царя, ставшего плохим», — его огорчает то, что из-за «провала» Горбачева многие советские граждане навсегда разочаруются в демократизации и стремлении создать рыночную экономику.

Он отметил, что советские люди во многих отношениях жили более счастливо при старом, сталинском, режиме. В будущем они будут связывать либерализацию с хаосом. «Теперь, когда Горбачев все завалил, — утверждал Гейтс, — новому лидеру, более решительному и умелому, чем Горбачев, будет труднее заставить своих соотечественников снова поддержать реформы».

Во вторник, 22 января, Скоукрофт принял в своем кабинете в Белом доме небольшую делегацию американских прибалтов, которые, как и следовало ожидать, были в ярости по поводу относительно мягкого официального отклика США на кровавые события в Вильнюсе и Риге.

Скоукрофт попытался объяснить, что администрация не в состоянии заставить Кремль изменить свою политику. Любой шаг Соединенных Штатов будет не только равен «булавочному уколу», сказал он, но он может быть воспринят как «провокация и иметь обратный результат».

Неожиданно к ним «заглянул» Буш. Он поступил так же, как и прежде, во время напряженной весны 1990 года в Прибалтике. Напомнил о Венгрии 1956 года: неосторожная поддержка со стороны Запада может «обречь» на крах борьбу Прибалтики за независимость. Скоукрофт, вторя ему, сказал, что, «ударив наотмашь», Соединенные Штаты могут открыть люк под Горбачевым и погубить еще имеющиеся шансы на проведение реформ в Советском Союзе. Затем он задал посетителям главный вопрос: неужели они действительно предпочитают видеть в Кремле диктатуру военных и КГБ?

Мэри-Энн Риккен из эстонско-американского национального комитета ответила, что обратный результат приносит проводимая самой администрацией политика «руки прочь». Она выразила свое огорчение тем, что администрация таким образом невольно подает «знак Москве», который советские руководители могут понять как «умиротворяющий».

Нервы у Буша — после нескольких месяцев давления со всех сторон — сдали, и он оборвал ее на полуслове: «Не смейте употреблять это слово».

Как и в первые месяцы правления, президента снова винили в несмелом поведении в советско-американских делах. В 1989 году его критиковали за нежелание вступать в контакт с Горбачевым; теперь под огнем критики было его нежелание выйти из этого контакта.

В Овальном кабинете Джон Сунуну предупреждал Буша: «Это превращается для нас в главную политическую проблему». Он перечислил особенно недовольных республиканцев-консерваторов в конгрессе. «Тщательно сформулированных протестов» по поводу удара кулаком в Прибалтике «недостаточно», сказал он: администрация должна «показать зубы» в своем возмущении.

Буш снова заговорил об этом наедине со Скоукрофтом, и тот сказал: «Джон и его друзья на Капитолийском холме хотят, чтобы мы размахивали окровавленной рубашкой. Он заботится о нашем политическом капитале здесь. Это прекрасно. Но мы должны остерегаться и не делать жестов, которые ничего не дадут».

Буш сказал в ответ: «Как бы мы ни поступили, я не хочу делать ничего необратимого. Я хочу по возможности сохранить отношения с Горбачевым».

Сколь бы ни были кровавыми события в Вильнюсе и Риге, они не могли сравниться с тем, как поступил Хрущев с Венгрией в 1956 году. Последуй Горбачев хрущевскому сценарию, Ландсбергис вынужден был бы уйти с политической арены и оказался бы либо в бегах, либо в тюрьме, либо был бы мертв. А Горбачев заставил военных отозвать танки и оставить в покое правительство Ландсбергиса.