Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

За Козырева активно вступились некоторые физики, особенно молодые. Ко мне, например, пришла делегация таких физиков. Они обещали в течение года экспериментально доказать правоту Козырева, то есть заставить время производить работу. Даже пари заключили. Но физики исчезли. Видимо, время отказалось играть с ними в поддавки.

Возможно, существуют другие вселенные, где имеют место другие константы и исполняются другие, неизвестные нам и нашей Вселенной законы физики. Но размышления на эту тему имеют чисто умозрительный характер…

Работая в «Коммунисте», приходилось систематически сталкиваться с сотрудниками аппарата ЦК КПСС, принимать участие в подготовке различных документов, выполнять те или иные поручения. В моих контактах в то время значительное место еще занимала юридическая тематика.

После XX съезда партии началась трудная, встречавшая сопротивление работа по демократизации советской юриспруденции и в первую очередь — уголовного процесса. «Коммунист» занимал здесь довольно последовательную и активную позицию. В частности, острой критике подверглась книга проф. В. П. Радькова «Социалистическая законность в советском уголовном процессе» (Коммунист. 1960. № 15). Радьков, ощущая поддержку чиновной юридической «элиты», сопротивлялся. И был подвергнут второй раз (1961, № 4). И снова при сочувственном молчании юридической периодики.

В мае 1961 года главный редактор «Коммуниста» Ф. В. Константинов направляет развернутое послание в ЦК КПСС. В нем писалось, что по таким принципиальным вопросам, как установление истины по уголовным делам, состязательность, презумпция невиновности, в правовой литературе продолжают отстаивать позиции, характерные для времен культа личности и нарушения законности. Константинов испрашивал разрешение выступить с редакционной статьей по затронутым вопросам.

Разрешили. Статья была написана. Однако ее тональность (если память меня не подводит) отличалась от первоначальных намерений редакции. Статья не столько критиковала консерваторов в юриспруденции (но все-таки критиковала), сколько сдерживала напор демократических требований, с которыми выступали многие юристы новой, послесталинской волны.

Нахально решил открыть «второй фронт». Позвонил в «Известия» (тогда еще аджубеевские!). Отделом права и морали там заведовал Константин Иванович Севриков, его заместителем был Юрий Васильевич Феофанов. Поняли друг друга. Договорились. 8 февраля 1962 года в газете появилась моя статья «Истина в правосудии». Я доказывал, что приговор не может основываться на «приблизительной» достоверности, на вероятности, даже максимальной. Суд обязан добираться до точно установленных фактов, до правды, истины, иначе приговор не может быть справедливым, законным. Вопреки распространенному среди юристов-практиков мнению, что процессуальные гарантии мешают борьбе с преступностью, я настаивал на строжайшем выполнении указанных гарантий, которые как раз и гарантируют демократизм, законность, справедливость правосудия, то есть в конечном счете его эффективность.

Поток писем показал, что статья попала в точку. Голоса сторонников «правосудия» по Вышинскому были еще слышны. Но большинство читателей рассматривали неуважение к закону, процессуальным нормам, правам человека как одно из самых опасных последствий культа личности. 24 мая был опубликован обзор откликов: «Еще раз об истине в правосудии». Так началось мое сотрудничество с «Известиями», которое длилось почти четыре десятка лет. Со своими «крестными» (Севриковым и Феофановым) подружились. Раз или два в году собирались на «юридические мальчишники». Обычно к нам присоединялись М. С. Строгович, И. Д. Перлов и П. Ф. Пашкевич. Вариант «кухонных разговоров» на юридические темы. Но с пользой для дела: прорабатывались, пристреливались идеи, которые потом появлялись в нашей продукции.

С известинскими материалами связан такой забавный эпизод. Получаю приглашение к какому-то чину из административного отдела ЦК. Иду. Попадаю в кабинет почтенного седовласого человека. Он предлагает мне сесть и долго смотрит на меня. Потом интересуется моим возрастом. «Тридцать два скоро будет», — отвечаю. «Читайте!» — и протягивает мне несколько писем. Читаю. Гневная критика в мой адрес. Один из главных мотивов: бессовестный этот Бовин, сам был помощником у Вышинского, готовил для него теоретические разработки, а теперь изображает из себя демократа, разоблачает Вышинского и вокруг… Недолгие расчеты показали, что, находясь в возрасте 6–8 лет и даже будучи вундеркиндом, я вряд ли мог быть полезен Вышинскому. И был отпущен с миром…