Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

Противники Путина пугают его прошлым. Служил в КГБ, был разведчиком. Поэтому начнет затягивать гайки, ограничивать свободы, сужать права парламента. На меня эта логика не действует. Я знаю вполне порядочных и современно мыслящих людей не только в КГБ, но даже в ЦРУ и в МОССАДе.

Те отрывочные сведения, которыми я располагаю, говорят о том, что в целом Путин ориентируется на либерально-демократическую перспективу. Но, поскольку Россия погружена в хаос, чтобы приблизить такую перспективу, надо перегнуть палку в другую сторону: сделать упор на наведение порядка. То есть не перечеркивать линию реформ, но скорректировать реформы, приблизить их к специфике российского социума. Если иметь в виду экономику, то это означает, держа в уме Фридмана и фон Хайека, действовать ближе к Кейнсу. Если иметь в виду политику, то это означает, что демократия будет сосуществовать (надеюсь, мирно) с элементами авторитаризма. Тут, по-моему, не проблема принципа, а проблема меры.

Я обещал продолжить разговор, когда будет ясно, какую команду подобрал Путин.

Мы тоже еще вернемся к Путину.

Еще до меня из «Известий» ушел Кондрашов. Он значительно тоньше организован, чем я, и поэтому больнее воспринимал всю ту возню, которую устраивала команда Кожокина. 12 мая 2000 года был подписан приказ о его увольнении. В этот же день состоялся прощальный сбор друзей в его уже не обширном кабинете. И в этот же день я первый (и последний) раз появился на заседании редколлегии:

«Мне бы хотелось сказать несколько слов не о текущем номере „Известий“, а на тему более общую.

Сегодня у нас необычный день. Уходит из газеты Станислав Николаевич Кондрашов.

Напомню, что он проработал в „Известиях“ то ли 48, то ли 49 лет. Практически полвека. Больше, чем прожили на свете многие из присутствующих здесь.

Несколько десятилетий Кондрашов был несомненным лидером советской международной журналистики. Его читали, его цитировали, его любили. И то, что „Известия“ стали популярной, авторитетной газетой, интеллигентной газетой для интеллигентных людей, в огромной степени заслуга Станислава Николаевича. Этот авторитет, эта популярность помогали „Известиям“ и в нынешние сложные времена.

По всем правилам нашей журналистской жизни редакции надлежало бы торжественно проститься с Кондрашовым. Но, слава богу, никаких торжеств не предвидится. Это было бы верхом лицемерия, верхом безнравственности. Ибо все вы понимаете, что на самом деле означают слова „по собственному желанию“…»

Кожокин перебивает меня и говорит, что проводы организует международный отдел и средства выделены.

Я возражаю — и выпивку, и закуску Кондрашов покупал.

И продолжаю: «Ладно, это уже пустое. Знаю, что многие радуются уходу Кондрашова. Уверен, что настоящих известинцев это огорчает.

Зачем я все это говорю? Наверное, потому, что Кондрашов — мой друг. Потому, что „Известия“ — моя газета. И потому, что стыдно…

Извиняюсь за отнятое у вас время».

И ушел.

Не знаю, что там говорили вслед…

А мы долго сидели у Кондрашова. «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы…»

19 мая запись: «Надо уходить».

Неумолимо надвигалось 70-летие. Содержание возможных юбилейных речей было известно. Настроение было не юбилейное. И я сбежал из Москвы. Клюнул на рекламу, которая предлагала десятидневный курс «очищения организма» на базе санатория «Юность» в Пущине. Купил путевку и отбыл на родной «Оке» в Пущино.

Все было как в рекламе. Полная бессолевая диета. Физкультура. Массаж. Сауна. И на финише — выгоняние желчи. Похудел на 7 кг.

Обитатели санатория меня расшифровали, но это не мешало очищать организм.

Только одна телекомпания добралась до меня 9 августа. Но после взрыва под Пушкинской площадью юбилейный разговор как-то не шел…

Но друзья не забывали. Александр Борисович Пумпянский, главный редактор «Нового времени», выдал маленькую поэму в прозе «Гурман и гуру». Воспел с перебором.

«Юрист, парткарьерист, спичрайтер и тайный советник вождей, политический обозреватель, дипломат, вновь политический обозреватель. Это все о нем — об Александре Бовине. Как говаривали при коммунизме, этапы большого пути.

Растиньяк из Ростова, мушкетер-бузотер, московский Гаргантюа — гроза и слава домжуров и домлитов, неутомимый покоритель Шампани и Пельмени, философ-жизнелюб… И это тоже все о нем — об Александре Бовине.

Тонкий толстяк, еретик при дворе, нонконформист-царедворец, мыслитель в царстве мертвечины, обаятельный доктринер-экспериментатор — в том числе на собственной шкуре… И это тоже все о нем — об Александре Бовине.