Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

Сложная, противоречивая картина… И вряд ли мы облегчаем себе ее понимание, делая акцент на „правой опасности“, на „сползании“ в сторону капитализма, на всякого рода „угрозах“, связанных с использованием иностранного капитала. Есть, конечно, и опасности, и угрозы. Но не следует гипнотизировать себя ими. Следует смотреть на вещи шире, масштабнее… Не исключено, что нынешний китайский эксперимент станет крупной вехой в истории мирового социализма.

А что и как мы говорим и пишем о Китае? К сожалению, почти ничего. Или редкие и краткие чисто информационные сообщения, или куцые комментарии, сделанные в намеренно недоброжелательной тональности. Из наших публикаций недвусмысленно следует, что происходящее в Китае продолжает вызывать у нас неприязнь и раздражение. И китайцы, естественно, не могут не чувствовать это.

Китайцы ведут себя иначе. Критика в наш адрес, как правило, ограничивается афганской и вьетнамо-кампучийской проблематикой плюс почти ритуальные упоминания о гегемонизме. Вместе с тем китайская печать пишет об успехах советской науки и техники, о советской культуре. Излагаются многие официальные материалы. Переводятся и издаются работы советских авторов по философии, истории, политической экономии. На этом фоне мы явно проигрываем.

По-видимому, о Китае следовало бы писать чаще, больше и, главное, умнее, объективнее. Китайцы должны почувствовать, что мы относимся к ним как к равным, понимаем их трудности, их проблемы, считаемся с их интересами. А иногда нужно и больше твердости. Афганистан, Кампучия, Вьетнам — здесь мы можем открыто и аргументированно критиковать китайцев.

Самое основное, самое главное — мы должны внутренне перестроиться, перестать обижаться на китайцев, если они делают не то, что нам нравится, или не то, что мы хотим. Очень трудно преодолеть инерцию, перестать видеть Китай через призму двадцатилетней вражды. Но без этого ничего не получится. Они — такая же „сверхдержава“, как мы или США. Они всегда будут проводить свою политику, исходя из своих интересов и своего понимания обстановки. Как, между прочим, и мы. И если действовать умно, если смотреть вперед, а не назад, если не ставить себя в ложное положение хранителя „вечных истин“ марксизма-ленинизма, то можно рассчитывать на сдвиги к лучшему в советско-китайских отношениях.

Трудностей тут много. И объективных, и субъективных. В Пекине, судя по всему, есть влиятельные силы, которые тормозят и будут тормозить нормализацию. Но есть, видимо, и другие силы, которым и призвана помочь наша умная, тонкая политика. Если мы, например, отказываемся оказать содействие Китаю в создании АЭС, то мы помогаем не нашим друзьям, а нашим недругам. АЭС они все равно построят. Но работать она будет не на нормализацию советско-китайских отношений, а против.

Эти заметки несколько абстрактны. Я хотел привлечь внимание к сути дела: если мы всерьез хотим нормализации, нужно продумать, всесторонне рассмотреть, оценить наш общий подход к китайцам. И после этого можно будет разработать конкретную программу конкретных мероприятий. Все время помня старое и нестареющее правило: если хочешь, чтобы у тебя были друзья, сам будь другом».

Записка была передана Горбачеву 2 апреля 1985 года. Потом передали: «Одобрил». Судя по реальному положению дел, «одобрение» имело платонический характер.

Другая бумага, названная мною «О смысле жизни», была написана уже после апрельского пленума. Мне хотелось помочь Горбачеву внутренне освоиться со своим новым положением, увидеть себя на фоне великих (и ничтожных) предшественников. Просто лишний раз отвлечься от наполняющей каждый день суеты.

«Большинство людей не задумывается о смысле жизни. Просто живут. И просто умирают. Наверное, оставаясь в пределах „предыстории“ (Ф. Энгельс) человечества, так легче жить и легче умирать.

Однако, чем менее стандартны положение человека, его общественный статус, тем настоятельнее требует ответа сакраментальный вопрос: ради чего, зачем я живу?

Вопрос этот на первый взгляд чрезвычайно субъективен. Да он и по существу является таковым. Кроме тех случаев, когда занимаемое положение позволяет „делать историю“, то есть когда законы истории, требования исторического развития могут обобщенно выражаться в поступках, деятельности политического лидера. И здесь уже, на уровне политического, государственного руководства, проблема смысла жизни, не утрачивая своей субъективности, одновременно приобретает объективное значение. Ибо через смысл жизни реализуется смысл истории.