И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, –
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов, у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
Твардовский здесь в художественной форме говорит об эгрегоре. О царстве мёртвых, которые живут в наших сердцах. О единстве эгрегора и живущих ныне на земле. О том, что собор есть единство живых и мёртвых. И только собор есть высшее выражение народа. Он говорит о многом – и о сути времени. Помните, я уже читал эти строки: "И время шло".
Метафизика как раз и выражает суть времени. Она говорит о том, что именно нас объединяет, каким образом связываются времена, и какую роль в этом объединении времён, в связи времён, играют наши мёртвые и любимые.
"Гамлет" – это таинственное произведение, там есть много тайн. Но одна из этих тайн, как мне кажется, состоит в том, что он просто очень любил отца. Вот все ставят разных "Гамлетов". Ни в одном из этих Гамлетов нет того, что мне представляется главным. Он просто очень любил отца, был с ним связан и связан по-настоящему. И в этом расшифровка очень много из того, что он делал.
Ну, а теперь вернёмся от Гамлета, Твардовского, единства живых и мёртвых и всех прочих, я убеждён, основополагающих, краеугольных вещей – к тому, что называется политикой.
Понимая, что какие-то мысли схватываются аудиторией до конца, а какие-то не до конца, в той или иной степени, – я позволю себе сейчас применить несколько новых формул. Я не буду только рисовать каляки-маляки, я приведу некоторые свои мысли в соответствие с аналитическими иероглифами. И эти иероглифы не только буду разрисовывать, но и показывать аудитории с тем, чтобы в чём-то было легче, графичнее, яснее и понятнее, о чём я говорю. Мне кажется, что такая окончательная ясность – не вообще некоторый оставшийся эмоциональный фон, не обсуждение некоторых отдельных мыслей, а уяснение всей логики как единого мегаиероглифа – безумно важно, коль скоро мы хотим, чтобы эти беседы (лекции… не знаю, как их ещё назвать… исповеди… проповеди, как некоторые говорят) имели максимальный эффект. А если за что-то стоит бороться, то только за этот эффект – иначе зачем всё это произносить?
Итак, что стало вдруг ясно в предыдущей передаче – "Суд времени"? И отчего все наши сторонники и мы сами возликовали?
Стало ясно, что есть общество.
И что в этом обществе есть меньшинство (такое совсем, совсем, совсем маленькое меньшинство) и есть большинство, причём огромное. И что это большинство патриотично, поддерживает советские ценности, поддерживает единый тезис о величии нашей истории, ориентировано державно, ориентировано историофильски, а не историофобски, – так, наверное, будет сказать точнее всего. Это наше, наше большинство. И что оно не только наше, но оно и большинство. Что не каждый сидит в своём углу и страдает по советским и в целом по историофильским ценностям, а в это время вокруг клубится совсем другая, безумная жизнь. А на самом деле каждый сидит в своём углу и страдает, а потом оказывается в какой-то момент, что этих "каждых" – "до и больше". И что они-то и слагают это наше большинство.
Итак, есть это большинство, иногда выражаемое цифрой 85%, иногда выражаемое цифрой 97%. И есть меньшинство. Что в ответ на данный тезис, обнаруженный в передачах "Суд времени" и подтверждённый многими другими данными, сказало меньшинство?
Меньшинство сказало, что "во-первых, это просто не так. Подумаешь, какие-то там телевизионные передачи! Подумаешь, какой-то там телевизионный актив! Это не страна, это не общество – это малые сегменты, а, может, вообще какие-то группы сумасшедших, которые по многу раз голосуют. А во-вторых, – сказало оно, – даже если это так, то это большинство – это невменяемый охлос, упыри, идиоты". Сравни: "Россия, ты одурела", сказанное Юрием Корякиным после победы Жириновского в 1993 году на парламентских выборах.
Читать дальше