Пётр Кропоткин - Хлеб и воля

Скажите, что за больными следуют дети. Им пусть пойдёт коровье и козье молоко, если его недостаёт для всех. Пусть ребёнок и старик получат последний кусок мяса, а взрослый здоровый человек удовольствуется сухим хлебом; если уже дело дойдёт до такой крайности.

Скажите, одним словом, что если каких-нибудь припасов не имеется в достаточном количестве, и их приходится распределять, то последние оставшиеся доли должны быть отданы тем, кто в них более всего нуждается; скажите это — и вы увидите, что с вами все согласятся.

То, чего не понимают сытые господа, отлично понимает и всегда понимал народ; но и сами пресыщенные, если они завтра окажутся на улице и придут в соприкосновение с массой, поймут это так же хорошо.

Теоретики, для которых солдатская казарма и солдатский котелок составляют последнее слово науки, потребуют, вероятно, немедленного введения национальной кухни и общей чечевичной похлёбки, ссылаясь на то, сколько топлива и провизии можно выгадать в казарменной кухне, откуда каждый будет получать свою порцию похлёбки и хлеба.

Мы, с своей стороны, не отрицаем этих преимуществ. Мы знаем, как много топлива и труда сберегло человечество, отказавшись сначала от ручной мельницы, а затем и от печи, где каждый пёк свой хлеб. Мы понимаем, что было бы экономнее сварить сразу щи на сто семейств, чем разводить для этого сто отдельных огней. Мы знаем точно так же что, хотя есть множество различных способов приготовления картофеля, картофель всё-таки будет нисколько не хуже, если его сварить предварительно в одном котле на все сто семей.

Мы понимаем, наконец, что разнообразие кухни состоит, главным образом, в индивидуальном характере приготовления блюд каждой хозяйкой и что, если вся масса картофеля будет сварена вместе, это нисколько не помешает хозяйкам приготовить его затем, каждой по своему вкусу. Точно так же из одного бульона можно приготовить сто различных супов, на сто различных вкусов.

Мы знаем всё это и тем не менее утверждаем, что никто не имеет права заставить хозяйку получать свой картофель варёным, если она предпочитает сварить его в своём котелке, на своём огне, и что лучше сжечь лишних дров, чем заводить казарму, которая противна всякому свободно мыслящему человеку. Главное же мы хотим, чтобы каждый мог съесть свой обед где и как хочет — в своей семье, с приятелями, или же в общей столовой, если ему это лучше нравится.

На место ресторанов, в которых теперь отравляют посетителей всякою дрянью, несомненно возникнут большие кухни. В Париже хозяйки уже и теперь привыкли покупать бульон у мясников и затем приготовлять из них какой хотят суп; точно так же в Лондоне хозяйка знает, что она может дать зажарить кусок мяса или свой пирог с яблоками или ревенём в булочной, заплатив за это несколько копеек и сберечь таким образом и время, и уголь. А когда общие кухни, которые будут в будущем соответствовать существовавшим в былое время «общественным печам» [4] Pour banal. Во Франции до сих пор в деревнях, где сохранились общинные порядки, встречается общинная печь, где хозяева по очереди пекут хлеб, другая общественная печь для стирки, общинный пресс для выдавливания вина из винограда и т. д. , перестанут быть местом обмана, подделки и отравления посетителей, то выработается и привычка брать из этих кухонь готовыми все существенные части обеда, а затем уже только приготовлять их окончательно по своему вкусу.

Но сделать из этого закон, вменить каждому в обязанность получать пищу в готовом виде, значило бы навязать человеку девятнадцатого века порядки, столь же противные ему, как и порядки казарм и монастырей. Такие мысли родятся только в умах людей, в корне испорченных правом командования над другими или духом религиозного подчинения.

Но кто же будет иметь право пользоваться принадлежащими общине продуктами? Все, или только часть граждан? Этот вопрос возникнет, конечно, на первых же порах. — Пусть только каждый город ответит на это по своему, — и если народ, масса, сам решит этот вопрос, мы убеждены, что его ответы будут внушены чувством справедливости. Пока различные отрасли труда не организованы пока, ещё продолжается период волнений, и нельзя отличить ленивого бездельника от человека не работающего поневоле, — все имеющиеся в наличности продукты должны принадлежать всем без исключения. Те, кто сопротивлялся победе народа с оружием в руках или устраивал против него тайные заговоры, сами поспешат исчезнуть с восставшей территории. Но мы думаем, что народ, — всегда враг мести и всегда великодушный, — будет делиться хлебом со всеми теми, кто будет находиться в его среде — будут ли то экспроприаторы или экспроприированные. Революция от этого ничего не потеряет, а когда работа вновь начнётся, недавние враги встретятся в одних и тех же мастерских. Обществу, где труд будет свободен, нечего будет бояться тунеядцев.