Константин Долгов - После Путина

Я, безусловно, далёк от мысли, что можно создать какую-то «школу» государственных кадров по образцу разнообразных академий высшего государственного менеджмента. Хотя специальная «государственническая» надстройка на полноценном образовании — каким бы оно ни было — не помешает, полагаться только на неё бессмысленно. Поэтому речь идёт не о точечной подготовке на этаких «тренировочных политических базах», а именно о системе, в которой школа кадров будет составлять лишь одно звено. В эту систему должна, безусловно, входить практика на государственных должностях — но только не на чиновных, на которых достаточно щёки надувать и бумаги подписывать, а на государственных, где человеку приходится принимать решения, сопряжённые с высокой ответственностью. Вот в этом смысле, например, для «государственных качеств» того же Шойгу работа в МЧС значит гораздо больше, чем в Минобороны — в последнем лет уж пятнадцать всё определяется Верховным главнокомандующим, а отнюдь не министром. Но главное, эта система не должна зависеть от личностных особенностей правителя. И не должна впадать в ступор, если с правителем что-то происходит. Главные задачи такой системы — дать правителю выбор потенциальных преемников и одновременно гарантировать страну от эффекта «смерти Сталина» в непредвиденных обстоятельствах. Такую систему необходимо создавать как такой же полноправный элемент государственного аппарата, как правительство и силовые органы. Поскольку без неё современное общество обречено регулярно попадать в труднопреодолимые препятствия электоральной демократии.

И кто бы ни пришёл после Путина, как бы этот кто-то ни был подготовлен, его тоже ждут серьёзные трудности. Помимо банальных сложностей вхождения в должность, налаживания рабочей коммуникации и так далее преемник столкнётся с проблемой, куда более значимой для публичного политика. А именно — с давлением образа предшественника (если угодно, Путин будет «преследовать» преемника как минимум весь первый срок).

О чём идёт речь? Конечно же, о продолжении эффектов, описанных ранее. Только здесь уже приходится рассматривать проигрыш не самому себе, а тем представлениям и впечатлениям, которые сложились у большинства граждан в отношении Владимира Владимировича. Преемнику придётся бороться с 89 % поддержки и популярности. И это очень непростая задача.

Сравнение с предшественником ждёт любого человека, приходящего к власти впервые. Конечно, имеет значение, как именно приходит к власти этот новичок. Если как альтернатива предшественнику, в открытой и явной борьбе с ним, то описываемый эффект необязательно проблематизируется. Потому что достаточно легко сконструировать негативный образ предшественника и продвигать в массовое сознание черты именно этого образа, чтобы сравнение было по умолчанию в пользу действующего правителя. Каким бы ни был предшественник, борьба с ним и электоральная победа в этой борьбе даёт победителю возможность негативировать предшественника в достаточной степени, чтобы не бояться сравнения с ним. Безусловно, если предшественник пользовался поддержкой в сходных масштабах с теми, в которых популярен у российских граждан Владимир Владимирович, негативный образ к нему «цеплять» будет достаточно сложно. Но скажутся взаимоотношения преемника с предшественником: конфликт и победа в нём дают гораздо больше возможностей для последующей дискредитации проигравшего, чем лояльная передача власти.

И поскольку логика предыдущих глав вела к рассмотрению именно лояльного, «нормального» перехода власти от Путина к преемнику, то о борьбе я не говорю, а возможность дискредитировать образ Путина для преемника будет практически закрыта. Иначе во всей системе подготовки преемника, о которой я писал в предыдущей главе, не будет никакого смысла. В своё время Путин поступил не только порядочно, но ещё и политически мудро, когда сохранил подчёркнуто уважительное отношение к Ельцину. Это был редкий для политики случай необходимости руководствоваться нравственными ориентирами. Безусловно, Путин мог с лёгкостью буквально за три-четыре месяца воспроизвести то отношение, которое существовало к Ельцину в обществе, и разгромить саму память об этом человеке, навредившем России не меньше, чем Горбачёв — СССР. Но зачем это было делать, была ли социальная необходимость в таком разгроме? Если и была, то существенно ниже простой человеческой необходимости быть благодарным тому, кто ввёл тебя в систему высшей власти. Путин прекрасно понимал, что если он воспроизведёт традиционную для России модель развенчания предшественника (пусть даже такого предшественника, как Ельцин), то ни о какой системе власти речь уже можно не вести: верховная власть и дальше будет восприниматься как сфера волчьего поведения, лишая тем самым любого правителя возможности получить устойчивую поддержку населения. Уничтожение Ельцина не позволило бы Путину в дальнейшем обеспечить безболезненную временную передачу власти Медведеву, да и в принципе система «правитель — преемник» была бы дискредитирована на многие годы.