Сергей Анчуков - Подготовка к современной войне

Остается лишь разобрать истоки индивидуального террора. Здесь заведомо исключена доктринальная идентификация альтернативной системы ценностей, толкающей человека к радикальному восстанию против базовых социальных норм. Человек, залезающий на башню и начинающий стрельбу по прохожим, чаще всего мотивируется неким глубинным импульсом, не имеющим никакого рационального объяснения. Это — срыв, спонтанная вспышка агрессии, мгновенный головокружительный выход за пределы конвенционального существования с его довольно строгой структурой допустимого и недопустимого. Террор являет собой обращение к совершенно недопустимому, совершенно запрещенному, к невозможному. Именно поэтому он периодически привлекает новых и новых индивидуумов, захватываемых спонтанной и неудержимой волей.

На первый взгляд кажется, что в этом суперанархическом действии точно нет никаких консервативных элементов, поскольку индивидуальный и чисто экзистенциальный теракт вообще не апеллирует ни к прошлому, ни к будущему, а только и исключительно к настоящему. Это, действительно, так и есть. Но стоит присмотреться внимательней к тому, каким именно образом переживает террорист настоящее в ходе самого теракта.

Общая схема мотивации индивидуального террора такова: человек постепенно или внезапно приходит к выводу, что внешний мир, в котором он живет, особенно общество, окружающие люди, сам бытийный вкус его существования представляют собой адскую удушающую массу, подавляющую и фактически отрицающую его внутреннее бытие, его «я». Возникает ощущение, что это «я» находится под пристальным надзором и предназначено к мучительному и страшному умерщвлению. Иными словами, человек начинает осознавать, что внешний мир и общество рассматривают его самого как объект, отказывая его субъективному переживанию в реальности, в субстанциональности, в бытийной серьезности. Таким образом, человек схватывает внешний мир как абсолютное зло. И это зло в данном случае рассматривается именно как нечто абсолютное, хотя и пребывающее в настоящем. О прошлом и о будущем никакого представления индивидуум, стоящий перед вспышкой немотивированного гомицида, не имеет.

Далее возникает страшная грань между суицидом и гомицидом, между убийством себя самого и других людей. Совершенно очевидно, что гомицид здесь не исключает суицид, но сопрягается с ним. Человек колеблется между стремлением только «бежать из ада»(суицид) и «напасть на ад» («чтобы потом его оттуда все же вынесло»), «спровоцировать ад на агрессию» (гомицид как форма суицида). Индивидуальный террор почти всегда сопряжен с осознанной решимостью умереть. Тот, кто становится на этот путь, выбирает самоубийство в его максимальном психологическом и метафизическом объеме, где активное и пассивное отношение ко внешнему миру одинаково проявлены и воплощены.

Индивидуальный террор, поверхностно объясняемый обычно душевным расстройством или маниакальной дисфункцией, основывается, на самом деле, на довольно разумной и обоснованной онтологической реакции. Причем эта реакция также имеет строго консервативное, традиционалистское измерение. Дело в том, что традиционная цивилизация ставит во главу угла Абсолютный Субъект, воплощающийся в социальный реальности двояко — через фигуру Царя, как внешний полюс и через религиозный принцип, через Бога, как внутренний полюс.

Таким образом, индивидуум традиционного общества повсюду сталкивается со следами субъектности, с отпечатками эффективной победы внутреннего над внешним. Он ритуально отождествляет самого себя с царем (что проявляется в обычаях, обрядах, семейном укладе и т.д.), а в религиозном аспекте он через мистерии соприкасается с самим Божеством. Во всех случаях его «я» социально поддерживается во всех измерениях, даже в том случае, если оно ничем не выделяется среди всех остальных.

Конечно, большинство людей по мере перехода к современному миру, основанному на отрицании Традиции, утрачивает субъектность, свойственную человеку Традиции, привыкая к механическому, десубъективизированному обществу, где внутренний мир подменяется индивидуальными фантазмами и фиктивной свободой «потребления». Но подчас, у отдельного человека, так же, как у традиционалистов или религиозных террористов, может спонтанно актуализироваться та личностная структура, которая более свойственна сакральному обществу.

И тогда живая вибрация субъекта приходит к шоковому столкновению с внешним миром, основанным на совсем иных принципах. В большинстве случаев все кончается клиническими казусами «мании величия» или «мании преследования», но иногда иррациональный прорыв не приводит к безвозвратному выходу из строя ментальных механизмов, и человек способен тогда выразить метафизический гнет невыносимой проблематики отчаянным драматическим ритуалом террора.