Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 21-30

Что, этих сведений мало? Они кричат, воют, ломятся в дверь, в окна, лезут во все щели. И что делает сознание, воспринимающее эти сведения? Оно всё это отпихивает. А почему оно это отпихивает? Потому что оно считает, что если оно поймёт, что ситуация настолько плохая, то ему будет дискомфортно жить?

Значит, идёт страшная, огромная машина зла, неумолимо идёт, приближается к вашему дому, а вы там сидите и чаи распиваете? И это правильное, адекватное, мужское поведение?

Вам нужно 24 часа в сутки думать о том, как эту машину отразить — не одному, так вместе с другими. И если это нельзя сделать, коль скоро общественная энергия находится в нынешнем качестве (во всех этих шараханьях, растерянностях, в неготовностях к самоочищению, к самопреобразованию), значит, эту энергию надо заставить быть готовой к этому — или умереть, но с честью.

Вот уже «Коммерсант» пишет о том, как «демократию скачают из интернета» (газета «Коммерсант» от 14.06.11), как создаются глобальные сети для борцов с авторитарными режимами, как создаётся чемоданчик с интернетом, как будут создаваться новые сотовые сети. На этот вызов есть ответ? А ведь это всё один единый огромный вызов…

Могут спросить: «А как вообще на это можно ответить?» А я вам отвечаю, как можно. Так, как Каддафи ответил. Ведь он ответил!

Сейчас говорят о том, что «президенту США поставили условие военного времени» (газета «Коммерсант», от 16.06.11). Что Конгресс потребовал «завершить американское участие в операции в Ливии» до конца недели. Ну, вывернется ещё раз Обама или не вывернется, — он получил очень серьёзный ультиматум по поводу того, что «знаешь ли, Конгресс ты не предупреждал о том, что будешь начинать эти военные действия. Или, точнее, только предупредил, а не согласовал с ним свои действия. Теперь прошло время, и, будь добр, убирайся, на днях убирайся из Ливии».

Представим два варианта… Обама уберётся или не уберётся. Если он уберётся, Каддафи победил? Но даже если Каддафи не победил, он — последний рыцарь. Он посмотрел в лицо этой гигантской, несоизмеримой его стране военной машине, и сказал: «Да идите вы… Если мой народ со мной, то я сокрушу вашу машину. А если мой народ покинул меня, то лучше умереть, чем жить, будучи покинутым своим народом».

Он поступил как рыцарь, как мужчина, как воин.

Я всегда был восхищён Сербией. Я на всю жизнь запомню замечательные поездки по Югославии. Сербы, черногорцы — это мои братья, я искренне, всей душой их люблю. Но уже тогда, когда я ездил, я заметил там эту повреждённость современным потребительским обществом: кава, джюс, ресторанчики, отдых, разговоры… Это все — такое полупотребительское расслабленное состояние.

Сербы говорили: «Да ладно-ладно, если будет какая-нибудь угроза, мы мигом соберёмся». Сербские генералы говорили мне: «Пусть хоть один немецкий танк заползет снова на нашу территорию — мы ракетами ударим по Бонну!»

Потом наступил момент истины. Начались бомбардировки. Сербы вели себя благородно. Те мерзавцы, гангстеры, которые их бомбили — это зло, а сербы вел себя благородно. Но в решающий момент, когда была возможность всей своей военной силой ударить по сухопутным частям, ответить по-настоящему, на всю катушку, нанести урон, избыточный для этого очень изнеженного, «надутого», резинового противника… Нанести этому противнику предельный урон и после этого продемонстрировать, что Сербия и сербские руководители не слабее Каддафи… В этот момент Милошевич сплоховал.

Это не значит, что его судили справедливо.

Это не значит, что можно поставить знак тождества между ним и теми мерзавцами, которые посадили его в тюрьму. Милошевич — это жертва, а эти мерзавцы — негодяи. Но Милошевич дал слабину. И всё это вместе было слабиной этого, уже вкусившего от комфорта, от потребления, от этих всех соблазнов «глобального», «цивилизованного» общества.

Когда все эти соблазны входят внутрь, в душу, — теряется последнее волевое усилие. И тогда страну раздавливают.

Хусейн — жертва, а те, кто вторглись на его территорию с ложными обвинениями — палачи. Но Хусейн дал слабину, а Каддафи нет. Мубарак дал слабину, тунисский лидер дал слабину, а Каддафи нет.

Маленькая страна… Бедуины собрались и смотрят на то, как над их шатрами летают тяжёлые американские самолёты и грозят им кулаком, говоря: «Ну, смотрите, американцы, если вы на нас посягнёте, то великий ливийский народ закончит войну в Нью-Йорке». Откуда эта сила духа, этот «коллективный Маресьев»? Откуда этот настоящий дух войны, чести? И как вернуть его на нашу землю в этот момент беды?