Сергей Кургинян - Русский вопрос и институт будущего

Находясь на стыке с другими авторскими вариантами, Россия терпела страшные лишения в этой своей роли межцивилизационного коммуникатора. Процветание было для нее недоступно, ибо, находясь на семи ветрах, она слишком много должна была тратить просто на выживание. Сформировавшийся военно-аскетический идеал блокировал становление буржуазных отношений. Об этом сказано много. Но меньше -о том, что цепь "буржуазность – национализм – унификационизм" противоречила четвертому авторскому варианту движения мировой истории. И потому отторгалась.

Как назвать ту общность, которая формировалась на базе четвертой версии? Конечно, это не нация… Но не потому, что наличествует нечто меньшее, недонациональное, как утверждают многие из отрицателей русской нации. А потому, что есть нечто большее, не сверх-, не транс-, не интернациональное, а, если уж отстраивать от национального корня, МЕТАНАЦИОНАЛЬНОЕ. Говоря о метанациональном, я вновь возвращаюсь к тому, с чего начал статью, – к анализу ошибок оппозиции в сфере методологической. Ибо, соединяя правое с левым и ужа с ежом при сохранении их самости и отсутствии синтезирующего начала, оппозиция стала на путь игры, на путь постмодерна с его множеством суверенных и несовместимых языков. Вавилонская башня политических языков, "ячеистая структура" политического континуума не могла не породить аналогичную структуру общностей ("наций") и территориальных образований. Дальше – либо распад, либо террор, либо… Сведение к одному знаменателю. Провокация классической теории операций, претендующей на роль объединителя в науке, постмодерна, претендующего на роль объединителя в культуре, и космополитизма, претендующего на роль объединителя наций (или – "цивилизационных типов"), состоит в том, что подобный тип объединения отнимает у человечества право на единство в многообразии, право на Большую Форму, на единство Большой теории. Русские особым чутьем ощущали этот подвох и постоянно искали иную модель всеобщего. Она и описывается для меня с помощью превращения некоей совокупности начал в сложное и слиянно-многообразное метаначало. Это касается всего. Метаязыка и языковых систем, группы теории и метатеории, национальных типов и метанации. Не гнить в постмодерне ("многообразие без единства") и не стричь под одну гребенку ("единство в ущерб многообразию"), а через метакачество искать "цветущую сложность", – вот к чему стремились русские во всем: в государственном строительстве, культуре, политике. И в этом всемирно-историческое значение русской идеи, ее притягательность для вошедших в ее поле народов, её значение для будущего человечества.

Русский народ, отстаивающий себя как народа-творца мировой истории, – это метанация. Может ли он стать чем-то другим? Чем? Народом, вписывающимся в первую модель, т.е. нацией, возглавляемой националистами? Наверное, может. И упрекнуть его за это нельзя. Но шанс на выживание в этом качестве с потерей первородства и статуса народа – творца мировой истории – меньше, чем при отстаивании этого статуса. Слишком многое надо перестраивать в коде, слишком слаба и неэффективна буржуазия. А главное – слишком поздно. И слишком горько для народа. Психологическая травма исторической личности делает на этом пути чересчур высоковероятным срыв, мутацию. И – следующую за ней гибель.

Мутацией (причем весьма и весьма непродуктивной) как раз и будет фашизм. Отождествлять русский фашизм с русским национализмом не просто непродуктивно, а, мягко говоря, странно. Русский националист требует своего уравнивания в правах с националистом европейским (французским, англосаксонским, немецким). Он так же адресует к культурно-историческому типу, так же секуляризован, так же прагматичен, так же "покорно предкосмополитичен". Отрицать за ним это право – значит однозначно свидетельствовать, что в первой версии мировой истории, в которую он согласился войти фактически на коленях, ему нет места вообще, при любом сокращении амбиций, даже в хвосте общемировой очереди. В таком отказе русские читают знакомый текст: "Хороший русский – это мертвый русский". И восстают, вливаясь в другую версию – скорее всего в третью.

В этом качестве они могут быть использованы для перевода всемирной стрелки с космополитизма на этноплюральный еврофашизм в модели черного интернационала. Но катализатор исчезнет в реакции. Народ-мутант будет поглощен чуждой ему и омерзительной для него исторической версией. Русская Октябрьская революция 1917 г. была провидческой реакцией на угрозу перевода стрелок мировой истории, Великая Отечественная война – ответом на вызов переводящих стрелки мировых сил. Такое не забывается. Фашизм антинационален для русских, ибо, отстаивая модель доминирования избранных, он никогда в эти избранные русских не включал и не включит.