Сергей Кургинян - Содержательное единство 1994-2000

Сергей Кургинян

Доклад опубликован в журнале "Россия XXI". 1997. #9-10

1. Две реальности

15 дней отпуска, которые я позволил себе в этом году, я провел в костромской деревне. Должен сказать, что, хотя я очень люблю природу и не имею никаких притязаний с точки зрения образа жизни, впечатления были абсолютно шоковые. Не знаю, можно ли себе позволять такие опыты, такой перепад уровней жизни. Это маленькая деревня в 500-х километрах от Москвы. Соседи завели щенка, щенок скулит каждый раз, когда мы выходим на террасу, его надо бы покормить, но нельзя кормить щенка лучше, чем едят его хозяева. Возникает трагическая проблема, которой не было никогда: ты несешь пищу щенку, но поскольку сами соседи едят только картошку и хлеб, то, принося щенку остатки тушенки или скисшее молоко, надо думать, не оскорбление ли это для соседей. Потому что у них – нет ничего.

В деревне оставалось еще несколько мужиков, пытавшихся еще что-то делать. Теперь бежали и эти. По моим оценкам, спилось 90% мужского населения. Фабрика закрыта. Четыре бывших руководителя коммунистической организации в этом месте – главные бандиты. Есть бандиты, не входящие в компартию, но все, кто входил в ее местную верхушку, – сегодня банда. Народ не делает различий между Зюгановым и Ельциным, при очень высоком авторитете Сталина и всего, что с ним связано. Конец брежневского периода, несмотря на хорошее тогда материальное положение, ненавидим потому, что "это те самые, которые нас тогда понукали, а теперь сидят и нас же душат".

Настроение – умирать. Никаких признаков борьбы нет. О смерти говорится очень часто. С момента моего последнего приезда появилось новое большое кладбище. Идет варварская рубка леса, которой не было никогда. Когда я спрашиваю: "А чем вы будете топить завтра при такой вырубке?" – отвечают: "Ничем". Фермеров нет вообще. Распахивание полей носит спорадический характер, если кто-то крутит какую-то махинацию и ему надо часть денег на это списать. 100% населения занято подсобным натуральным хозяйством. "Контора", т.е. администрация фабрики, живет очень хорошо, а рабочие получают по буханке хлеба "в счет зарплаты", которую давно не платят. Иногда – раз в полгода – выклянчивают по 20тыс. рублей. 20тыс. – это большие деньги, это возможность купить постного масла и что-то пожарить.

А посреди всего этого ездят и стоят машины, заваленные ширпотребом. Продукты дороже, чем в Москве, по простой причине: эти продукты в Москве и закупаются.

Я не хочу обобщать этот опыт на всю страну. Надеюсь, что в больших индустриальных городах по-другому, что на юге России не так, но я приехал с таким опытом. Мои друзья вернулись с Камчатки. Картина примерно такая же. Поголовная занятость населения приусадебным сельским трудом. Вся территория заросла полудачами. Полная криминализация. И уже фактически свершившееся разделение Камчатки на северную и южную. Разделение – с большими перспективами сепаратизма на завтра. Ибо этнический фактор расчленения уже работает. Все народы, которые давно существуют только на бумаге, начинают претендовать на какие-то "национальные территории".

И когда я с этим опытом в Москве сел в машину, которая подъехала к поезду, со мной действительно что-то произошло. Я ехал, смотрел на огромные стенды, на которых написано: "Если ты хочешь чего-то, то купи себе немного…", и понимал, что это несовместимые, непересекающиеся реальности. Со мной произошел какой-то экзистенциальный человеческий шок; наверное, уже организм не может выдержать переброски из такой деревни, в которой я был, в Москву. Но ведь езжу туда каждый год, и ничего подобного со мной не было.

Мне кажется, что я не имею права превращать свой опыт в аналитику, но и вычитать опыт из аналитики тоже глупо. Поэтому первое, что я утверждаю: рождаются две непересекающиеся реальности бытия. И нормальный человек, мыслящий хоть какими-то категориями целого, уже не может переходить без шока из одной реальности в другую. Это слишком контрастный "душ".

А по приезде в Москву я посещаю некие привилегированные аналитические мероприятия (надоело слово "тусовки", но тянет сказать именно так). И что я там слышу? "Ситуация в России неуклонно улучшается, мы прошли самую тяжелую фазу, начинается реальный экономический рост…" Я смотрю на людей и пытаюсь выявить в них какой-нибудь элемент лжи. Я хочу верить в то, что говорящий мне человек понимает, что лжет, – и не вижу этой лжи. Я режиссер, и мне полагается считывать психологическую компоненту в высказываниях. Рядом со мной сидят люди, "делающие решения" в нашей стране, которые с огромным оптимизмом, стуча кулаком по столу, говорят: "Начинается рост, страна вышла…" Я пытаюсь прочитать фальшь в высказывании. Фальши нет, вообще нет никакого зазора между говорящим и говоримым. Что это?