Сергей Кургинян - Содержательное единство 2001-2006

"Мышка" – информационное оружие.

"Кошка" – информационно-идеологический магнетизм, формирующий актив (как ядро подобного информационного оружия).

"Жучка" – собственная идеологическая платформа.

Но платформа не существует без политической лингвистики, политической семантики. Идеология сегодня – это не идеология в начале ХХ века. "Язык есть власть", – сказали теоретики франкфуртской школы, и они были правы. Хотя бы в том, что без языка (то есть совокупности лингвистики, семантики и всего остального) власти действительно нет. К вопросу о мышке, кошке, Жучке и всем остальном.

Власть должна следить за трансформацией форм, в которых развертывает себя идеологическое на каждом новом этапе. А также – просто за идеологической динамикой. Сегодня на повестке дня одна идеология, завтра – другая. Как меняются типы идеологии? Что сулят эти изменения, чем здесь можно управлять?

Идеологическая феноменология (в смысле трансформации тех форм, в которых осуществляет себя идеология на каждом новом этапе) и идеологическая динамика. Вот, если вкратце, что являет собой так называемая "внучка".

Но этим системная полнота не исчерпывается.

Вот советник президента Ельцина А.Ракитов предлагал в 1992 году с помощью либеральных реформ поменять ядро российской цивилизации. Ядро, понимаете! Это вам не бороться с наследием коммунистов, это покруче! А что в этом ядре? Как выглядит сущность и суть, судьба и лик того субъекта, по отношению к которому реализуется власть? Не о национальной идее речь, а о вещах неизмеримо более глубоких. О той политической философии, которая дает ответы на повестку дня внутренней политики.

Значит, "бабка" – это подобная политическая философия (цивилизационная теория).

Но на цивилизации все не заканчивается! Есть еще мир! В нем тоже протекают процессы. Идет смена формаций, меняется сама структура истории. Твоя-то цивилизация… Она ведь где-то развертывается! Она не вещь в себе!

Значит, нужна еще и стратегия, отвечающая на проклятые вопросы современности. "На проклятые вопросы дай ответы нам прямые".

Невозможно обойтись без описания общества, системы, в рамках которой развертывается та или иная социальная динамика, мегатренды, тенденции. У генсеков этим открывался любой доклад съезду. "Основные противоречия современной эпохи". И это не было свидетельством их, генсеков, маразма. Это как раз была остаточная, инерционная воля к полноте реализации власти. Другое дело, что воли уже было мало, противоречия были размыты, идеологические занятия были скучны. Когда инерция погасла, началась перестройка, закономерно переросшая в государственный развал. Потому что начинать надо было с восстановления этой самой воли к полноте, а не с чего-то другого. А начали суетиться, не позаботившись о подобном восстановлении.

И это уже не "бабка", а "дедка"!

А теперь мы дошли до "репки". Потому что под вопросом сама история как таковая. И от этого не отвертишься. Это суть кризиса той западной цивилизации, частью которой кто-то себя считает. У этой цивилизации нет исторического меню. Она тонет в постмодерне, в "конце истории". И, упаси бог, окажется, что единственной исторической силой в XXI веке является ислам.

Тогда – входи не входи, итог очевиден. Умрешь вместе с тем, куда входишь. Это уже политическая метафизика, телеология, концепт, если хотите. Тут мало иметь теорию. Теория – ничто без выявления телеологического ядра, проекта, утопии, парадигмальных оснований.

Этажи, которые описаны, связаны друг с другом. Без телеологии, например, не будет базовых метафор. А без этого не возникнет языка. И пошло, и поехало.

Власть интуитивно понимает, что это не ее территория. Проще всего при этом сказать, что это от скудоумия. На самом деле, у власти есть очень серьезные и справедливые опасения по поводу рисков, связанных с подобного рода втягиванием.

Говорить о чекистской природе власти, конечно, достаточно нелепо. Но столь же нелепо выводить власть из сферы, в которой она укоренена. Сфера эта – элита спецслужб. А эта элита была существенно расколота еще в эпоху СССР. И кризис конца восьмидесятых годов во многом был связан с автономной игрой сегментов этой элиты, по роду службы впитавших в себя рассматриваемую нами идеологическую субстанцию.

Другой сегмент (условно, путинский) недоуменно наблюдал за тем, как коллеги сначала впитывают идеологические субстраты, а потом творят нечто такое, от чего мороз по коже. Этот сегмент (технократический, прагматический, как хотите) с тех пор выработал в себе определенный рефлекс отторжения. Для него идеология – это Зона. И не та Зона, в которой воры в законе, а та Зона, которая описана у Стругацких. Это странное и опасное, чужое, разрушительное пространство. Оно дышит ненужной заумью, оно начинено смертельно разрушительными энергиями. И задача не в том, чтобы овладеть Зоной, а в том, чтобы опоясать ее десятью рядами колючей проволоки. И чтобы близко никто не подходил. А мы, всем этим не зараженные, – тем более.