Сергей Кургинян - Содержательное единство 2001-2006

От сопряжения элемент #1 (сострадательность-чувствительность) с элементом #2 (пиар) перейдем к другому сопряжению. Сопряжению этого же элемента #1 с элементом #3. Со звериной криминальной жестокостью окружающей нас реальности. Остаточная чувствительность-сострадательность – это, повторяю, наследство другой эпохи. Очень спокойной по отношению к нынешней. И… как еще сказать точнее?.. очень вегетарианской. Наследство осталось, а вегетарианство ушло. Уже нынешняя криминальная жестокость зашкаливает. А на подходе – другая. Растущие волчата (кто их осудит по большому социальному счету, они брошены в ад и реагируют на это, согласно законам ада) способны на то, на что не были способны их старшие братья. Сусально и лживо описанные во всяких там "Брат" и "Брат-2".

Как описать связь этой реальности с тем наследством? И чего пожелать? Чтобы чувствительность-сострадательность ушла, приспособившись к новым нормам?

Так, во-первых, она и так уходит. В структуре реакций новой русской молодой элиты – всюду приличные показатели, кроме двух точек. Одна – сострадание. Другая – солидарность. А дальше говорите об обществе, о консенсусе. Перед вами – стая. И никакого государства эта стая не удержит.

А во-вторых, я последним скажу, что это должно уйти. Для кого-то это желанное завтра. Я даже знаю, для кого. Но не для меня. Для меня это последний ресурс, последняя надежда на какое-то будущее страны. Но я не могу закрывать глаза на амбивалентность этой надежды. На то, что она, конечно, надежда. Но она же и погибель. Что ее, эту надежду, зарядят в пушку деструкции и долбанут так, что на выходе будет сплошной маркиз де Сад. На входе сказано будет в очередной раз: "Не мешайте людям сострадать… Кровь невинной жертвы… Живое человеческое сочувствие…" Потом все это введут в машину пиара на крови… На выходе будет корчащаяся от боли страна и… И полное отсутствие связи между выходом и входом в общественном сознании. Сознании, обреченном на гибель самим отсутствием этой связи. Ее еще называют "обратная связь".

Так вот – надежда состоит в том, чтобы эта связь включилась. А связь эта – суть рефлексия на игровое начало в происходящем. Никто не предлагает свести все к игровому началу. И еще меньше кто-то предлагает использовать рефлексию для защиты кого бы то ни было… Власти… Отдельных действующих лиц… Единственный, кого хочется защитить, – это само это страдающее общество. И защищать его приходится, в сущности, от него же самого. Причем в нынешнем его, специфически регрессивном состоянии. Понимаю, что это почти невозможно. И все же надеюсь на оставшееся "почти".

И потому привожу всю аналитику игры. Всю целиком. Полностью, без купюр. Кто-то скажет, что это кощунственно по отношению к живой боли случившегося. Я только что ответил. Живая боль всегда превыше всего. Никакой высшей целесообразностью она не перекрывается. Она перекрывается только еще большей болью. И не как аналитической умозрительностью, а как живым опытом. Тут возможна только аналитика бытия. И у этой аналитики есть своя стихия. Поэзия.

Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего.

Мы – дети страшных лет России -

Забыть не в силах ничего.

Мы не в силах забыть (и не должны забыть) ничьей живой боли. Ни одной крупицы живой боли. В том числе и челябинской. Но мы не в силах и не вправе забыть и того, как осуществлялся блуд на этой живой боли. И к чему (к какой боли, к какому ужасу) этот блуд приводил в дальнейшем. И это осмысление, и этот экзистенциальный опыт, и эта боль – это все мы. И только соединив это воедино, мы можем вырваться из нынешнего капкана.

Такое соединение возможно только в рамках особой аналитики. Я называю ее целостной, или аналитикой бытия (термин, впервые примененный с несколько другой целью Хайдеггером).

Так соединить – это значит в какой-то степени усугубить боль. Но альтернативы не существует. Потому что, чтобы вырваться из капкана, надо включить подлинно человеческий регистр, тот, в котором понимание не противопоставлено состраданию.

А враг рассчитывает на такую противопоставленность двух начал. Он называет это "сшибкой". Он предлагает нам лживый выбор по принципу "или – или".

Уберем чувствительность, сострадательность – превратимся в бесчувственных роботов-вурдалаков.

Оставим только эту чувствительность, сострадательность – превратимся в воющих от боли зверей.

Нет выхода в пределах этой сшибки, этой ложной дилеммы.

Нам нужно гражданское мужество, то есть мужество, позволяющее соединить осмысление с болью, а не противопоставить одно другому. И во имя этого мужества – эта хроника без изъятий. Потому и без изъятий, что мужество необходимо, а любое изъятие есть дань сострадательности, чувствительности, оторванной от своего же "другого". А значит, расчеловеченной. А потому – изъятий не будет.