Игорь Ефимов - Метаполитика

Свобода выбора неожиданно обнаруживается в другом — в том, как вести себя по отношению к процессу.

Художник объясняет Иосифу К., что он может избрать один из двух способов оттяжки приговора: мнимое оправдание или волокиту. При мнимом оправдании авторитетные свидетели должны заявить о невиновности обвиняемого и судья низшей инстанции выписывает справку об освобождении. «Если посмотреть со стороны, то может показаться, что все кончено, процесс забыт, акты погибли и освобождение получено полностью. Посвященному, однако, известно, что ничто не пропадает — у суда нет забвения. В один прекрасный день, никто этого не ожидает, какой-то судья берет этот процесс в свои руки, выясняет, что обвинение не утратило силы, и назначает арест». И за этим повторным обвинением может последовать третье, четвертое и так без конца.

Другой путь, «волокита, заключается в том, что процесс все время задерживается в начальной стадии… Процесс длится, но именно поэтому обвиняемому не грозит приговор, и он как бы свободен. По сравнению с мнимым оправданием волокита тем выгодней, что обвиняемый избавлен от постоянной неуверенности. Ему не грозят аресты, не требуется максимального напряжения сил… Но процесс не может быть статичен, для замедления его нужны основания. Нужна видимость движения… Суть в том, чтобы время от времени, поскольку человек обвинен, являться к судье…

— В обоих методах общим является то, что они стараются избавить обвиняемого от приговора.

— Но не дают возможности настоящего оправдания, — очень тихо сказал К., как бы стыдясь высказать эту истину.

— Именно так, — подтвердил художник» ( 35 35. Кафка Ф. Процесс. 1965. , с. 233, 235, 237).

Таким образом, если допустить, что всякому человеку в сознательном возрасте знаком обвиняющий голос (если бы не был знаком, зачем бы люди с таким ожесточением отвергали его существование?), то выбор неведенья можно уподобить «мнимому оправданию», выбор веденья — «волоките», а невозможность достичь ни тем, ни другим путем интеллектуального, эстетического, нравственного совершенства или абсолютной святости — неизбежному приговору в конце. Однако роман в целом допускает и другое толкование, а именно: ведающие — это те, у кого есть процесс.

У Камю в «Падении» та же драма бесконечного самоосуждения представлена в более конкретных образах. «День за днем — женщины, день за днем — благородные речи и блуд, будничный, как у собак; но каждый день я был полон любви к себе и крепко стоял на ногах. Порывшись в своей памяти, я понял тогда, что скромность помогала мне блистать, смирение — побеждать, а благородство — угнетать». Повод для «ареста» тоже вполне реален: девушка бросилась с моста, а обвиняемый прошел мимо. Но сам «процесс» развивается так же неумолимо, как у Кафки. «Весь вопрос в том, чтобы как-нибудь ускользнуть, да, главное увернуться от суда. Я не говорю — ускользнуть от наказания. Наказание без суда можно перенести. У него есть название, гарантирующее нашу невиновность — несчастье. Нет, речь идет о том, чтобы избежать суда, избежать придирчивого судебного разбирательства, сразу его прервать, чтобы приговор никогда не был вынесен… Я вам сейчас открою большой секрет, дорогой мой. Не ждите Страшного суда. Он происходит каждый день» ( 27 27. Камю А. Падение. М., 1969. , с. 406, 425, 420, 440).

Однако, в отличие от Кафки, Камю знает и другую сторону выбора. Он знает, что от суда можно увернуться, и в «Чужом» создает образ полного торжества неведенья в человеческой душе. Броня этого неведенья позволяет герою романа, Мерсо, оставаться спокойным, ровным, бесчувственным в любой жизненной ситуации. Он остается внутренне безмятежным, отправляя мать в приют для престарелых, присутствуя на ее похоронах, участвуя в грязноватых делишках своего приятеля, убивая араба, сидя в тюрьме, выслушивая свой смертный приговор. Ему непонятно, почему люди вокруг него так бурно реагируют на его поступки и на его отношение к ним, «Озлобление прокурора меня удивляло. Мне хотелось попытаться объяснить ему искренне, почти дружески, что я никогда ни в чем не раскаивался по-настоящему. Меня всегда поглощало лишь то, что должно было случиться сегодня или завтра» ( 28 28. Камю А. Чужой. М., 1969. , с. 116). Священнику, пришедшему его исповедовать, он пытается объяснить, что им не о чем разговаривать. «Мне только объявили, что я преступник. И, как преступник, я расплачиваюсь за свое преступление, а больше от меня требовать нечего.