Анатолий Вассерман - Сундук истории. Секреты денег и человеческих пороков

Прислушались к ним далеко не все. По другую сторону Рукава (la Manche) министр финансов Жан-Батист Николаевич Кольбер выращивал французскую промышленность всей мощью государства: от ограничений импорта и субсидий до создания казённых мануфактур. Только век спустя его преемник Анн Робер Жак Мишель-Этьенович Тюрго, спросив окрепших промышленников, чем помочь им, услыхал в ответ: laissez faire — позвольте действовать (то есть не вмешивайтесь в наши дела — и этого хватит).

На протяжении большей части XIX века промышленность бесчисленных германских государств также росла под надёжной защитой. В 1830-е годы Даниэль Фридрих Йоханнович Лист создал даже теорию протекционизма. В 1870-м почти все немецкие капли, кроме Австрии, слились в империю, и её таможенная политика ещё ужесточилась, ограничивая импорт при поощрении экспорта.

Российский протекционистский таможенный тариф 1891-го года разработали совместно министр финансов Сергей Юльевич Витге и выдающийся (в том числе и по целостной многогранности интересов) учёный Дмитрий Иванович Менделеев. Тариф принудил западноевропейских промышленников создавать производства в нашей стране. Что соответствовало взглядам Менделеева: тот считал несправедливым разделение добычи и переработки сырья, полагал иностранные инвестиции эффективным средством накопления собственного капитала ради последующего вытеснения им иностранных вложений, доказывал моральную и экономическую ущербность финансовых спекуляций по сравнению с производством. [194] По нынешним временам всё это считается социалистической крамолой. Век назад — очевидной нормой для любого политика, желающего развития своей страны.

При сравнительно недавнем экономическом буме, когда востребовалось едва ли не всё производимое, свобода торговли мало препятствовала созданию новых производств и даже целых отраслей, способных конкурировать с уже существующими в других странах. Но даже тогда, скажем, мировые автомобильные успехи Японии, а потом и Южной Кореи в немалой степени порождены закрытостью их внутреннего рынка.

Нынче же у нас кризис. Да и до него благополучие царило далеко не на всех направлениях. Так, всю мировую потребность в дальних пассажирских самолётах большой и средней вместимости легко удовлетворяют всего двое производителей: американский Boeing и европейский Airbus. Трудно сказать, в какой мере разорение постсоветского авиастроения вызвано их усилиями. Но ясно: они предпочтут поставлять нам свою продукцию на самых льготных условиях, лишь бы наши КБ и заводы не попытались возродиться и конкурировать с ними.

До вступления в ВТО можно договориться о защите нескольких существующих отраслей, но только на считаные годы. А уж о развитии у себя чего-то нового и думать не приходится. Существуй нынешняя ВТО полувеком раньше — не пришлось бы нам спорить, японские или германские автомобили лучше: рынок был бы поделён между французской продукцией для экономных, британской для желающих выделиться и американской для всех остальных.

Вступление России в ВТО гарантирует невозможность рывков, сопоставимых не то что с советской, но даже с виттевской индустриализацией. Может быть, как раз потому нас туда так усиленно заманивают?

Наверное, каждый бизнесмен мечтает стать в своём деле монополистом. Мало кому неохота действовать без оглядки на конкурентов, дышащих в затылок, да ещё и драть с клиентуры всё, что она в состоянии выложить.

Зато сама клиентура от этой перспективы не в восторге. Не зря уже более сотни лет — по меньшей мере со времён президента Теодора Рузвелта [196] Сам Теодор Теодорович использовал для этой цели законы, изначально разработанные для борьбы с организованным движением работников против работодателей. Поистине «кто хочет сделать — ищет способ, кто не хочет — причину». — активно применяются и постоянно совершенствуются антимонопольные законы.

Более того, сами монополии сражаются с такими законами далеко не так активно, как — по своим финансовым и организационным возможностям — могли бы. Ведь в отсутствие конкуренции они не только жиреют, но и дрябнут — как зайцы в лесу, где все волки отстреляны.

Посмотрим хотя бы на легендарную Microsoft. Удачное сочетание собственного искусства и внешних обстоятельств позволило ей фактически монополизировать сперва рынок операционных систем для персональных компьютеров, затем офисных программ для них, наконец, интернет-браузеров. И в каждом завоёванном сегменте фирма фактически прекращала концептуальное развитие своих программ, зато щедро наполняла каждый следующий выпуск эффектными (и поэтому привлекательными для непрофессионалов), но мало кем востребованными, возможностями. Только появление реальных бесплатных конкурентов — Linux, OpenOffice.org, [197] Сейчас энтузиасты свободного программного обеспечения сочли ограничения, унаследованные этой разработкой от предшествующих проприетарных версий, чрезмерными, и ответвили от неё вполне свободный Libre Office. Opera и Mozilla — заставило главу компании — уже давно богатейшего человека мира — всерьёз озаботиться хотя бы безопасностью и надёжностью собственных изделий.