Жак Каматт - Против приручения

Критика репрессивного сознания не атакует миф о пролетариате напрямую, споря с ней, но скорее косвенно, игнорируя и высмеивая её. В этом случае молодые люди не попадают в ловушку рабочих организаций для того, чтобы сформировать единый фронт в стиле мая-68. Но политики всех видов гонятся за ними, пытаясь «вовлечь» их: КПФ, СП, ОСП, СЖТ, СФДТ [8] и прочие преследуют студентов, пытаясь убедить их, что все они находятся под более или менее одним знаменем. Когда студенты уходят с единых демонстраций, как это часто происходит, наружу выходит политический маскарад, непристойно предлагающий себя на продажу: болтливые политические ветераны и окаменевшие старые соблазнительницы из КПФ и СЖТ через пять лет после мая-68 обнаруживают политическую значимость молодёжи, скандируя свои лозунги во время своих маршей, в то время как студенты стоят в стороне и смеются над ними. Кажется, что молодёжь утратила дух и её место заняли взрослые!

Ещё больше насмешек ожидало политиков всех мастей, которые снова пытались утверждать первенство пролетариата во время этих событий, заявляя, что критический революционный момент должен была настать после забастовки квалифицированных рабочих. Это потому что они не могут представить себе революцию, если она не одета в спецовку. Квалифицированные рабочие не угрожают капиталистической системе; капиталистический способ производства давно уже принял повышения зарплаты, и он вполне способен улучшить условия труда. Отсюда упразднение конвейера является осознанной необходимостью в кругах некоторых боссов.

Лицейское движение уменьшило в размерах учреждения общества и их защитников. Те, кто хотел (может быть и с неохотой) снизойти до уровня «нашей храброй молодёжи» вели себя смешно – помимо всего прочего интегрированность должна платить свою цену. С другой стороны, тот, кто безуспешно хотел противостоять движению изнутри просто продолжили питать к нему презрение и таким образом навлекли насмешки на самих себя. Но затем настала очередь правительственных мужей: они начали блеять о том, что у нас есть депутаты и парламент, и мы должны использовать их для решения неразрешённых проблем. Молодёжь действовала так, как будто ничто из всего этого не существовало. Опять же, как в мае-68, не было сообщения, понимания между двумя сторонами («Мы не закрыты перед аргументами, но я, правда, не понимаю чего они все хотят» – Фонтане, министр образования. Они с удовольствием воображают себе молодёжь, которая вела бы с ними дискуссии и выдвигала свои аргументы. Это революция самой жизни, [9] поиск иного образа жизни. Диалог должен касаться только планов и идей о реализации этого желания. Не может быть никакого диалога между социальным порядком и теми, кто свергнет его. Если диалог возможен, это служит указанием, что движение всё ещё хромает.

Под всем этим находится глубокий, важный феномен: вся человеческая жизнь, с самого начала своего развития в капиталистическом обществе, прошла через обеднение. Более того, капиталистическое общество является организованной смертью с видимостью жизни. Речь идёт не о смерти как уничтожении жизни, но о смерти-в-жизни, смерти с субстанцией и силой жизни. Человек мёртв и является не более чем ритуалом капитала. Молодёжь всё ещё обладает силой отрицать эту смерть; она способна восстать против приручения. Она требует жизни. Но огромному количеству самодовольных людей, которое живёт в пустых мечтах или фантазиях, это требование, эта страстная потребность всё ещё кажется иррациональным, или, в лучшем случае, недостижимым по определению раем.

Молодёжь остаётся серьёзной проблемой для капитала, потому что она является всё ещё неприручённой частью общества. Студенты лицеев проводили демонстрации не только против военной службы и армии, но так же, и настолько же, против школы, университета и семьи. Школы действуют в качестве организации душевной пассивности, и это касается также активных и либертарных методов; освобождение школы стало бы освобождением угнетения. Во имя истории, науки и философии, каждый индивид должен уходить в коридоры пассивности, в мир, окружённый стенами. Знание и теория представляют столько же неодолимых препятствий, не позволяющих индивиду узнать других индивидов, препятствующих какому-либо диалогу между ними. Разговор должен протекать по определённым каналам, вот и всё. Затем, в конце трубопровода, находится армия, фабрика для приручения; она организует народ в общую волю к убийству других, структурируя уже отложившуюся в их сознании дихотомию вековой моралью «моей нации» и «чужого народа», потенциального врага. Людей тренируют и обучают, как оправдывать то, что не подлежит никакому оправданию – убийство женщин и мужчин.