Жиль Дове - Когда умирают восстания

Мы не призываем смеяться, обвиняя левых и крайне левых в отказе от коммунистической перспективы, о которой они на самом деле знают только тогда, когда выступают против нее. То, что антифашизм — отказ от революции, слишком очевидно. Но антифашизм терпит провал именно там, где его «реализм» претендует на эффективность: в попытках предотвратить возможную диктаторскую мутацию общества. Буржуазная демократия — это этап захвата власти капиталом, и ее распространение в ХХ столетии завершила господство капитала, усилив изоляцию индивидов. Предложенная как лекарство против разрыва между человеком и коллективом, между деятельностью людей и обществом и между классами, демократия никогда не могла разрешить проблему наиболее сильно разделенного общества в человеческой истории. Демократия — это форма, раз и навсегда неспособная изменить свое содержание, это только часть той проблемы, разрешить которую она якобы предназначена. Она всякий раз утверждает, что усиливает «социальные связи», но в действительности способствует их разрушению. Демократия всякий раз маскирует противоречия товарного производства, натягивая «сеть страховки», которую государство подводит под социальные отношения. Даже в их собственных терминах, от которых они яростно отказываются, антифашистам, чтобы быть убедительными, нужно будет объяснить нам, каким образом местная демократия может сочетаться с колонизацией человеческой жизни товарным производством, которое опустошает общественные места и наполняет торговые улицы. Они должны будут объяснить, почему всемогущее государство, к которому люди постоянно обращаются за поддержкой и помощью, эта подлинная машина по производству социального «блага», не станет совершать «зло», если взрывоопасные противоречия потребуют от нее восстановления порядка. Фашизм — это преклонение перед государственническим чудовищем, тогда как антифашизм — его более утонченная апология. Борьба за демократическое государство — это неизбежно борьба за укрепление государства. Она не наносит ни малейшего ущерба тоталитаризму, но только усиливает тоталитарное удушение общества.

Рим, 1919 — 1922 гг.

Фашизм восторжествовал в странах, в которых революционная буря после Первой мировой войны вылилась в серию вооруженных восстаний. В Италии значительная часть пролетариата, используя свои собственные методы и выдвигая свои собственных цели, вступил в прямое столкновение с фашизмом. В ее борьбе не было ничего специфически антифашистского: противоборство с капиталом вынуждало рабочих бороться как с чернорубашечниками, так и с полицией парламентской демократии. Фашизму единственному удалось придать контрреволюции массовую базу и спародировать революцию. Фашизм повернул призыв «превратить империалистическую войну в гражданскую» против рабочего движения. Он выступил как реакция демобилизованных ветеранов, вернувшихся к мирной жизни, в которой они были ничем, удерживавшихся вместе только коллективным насилием и рвавшихся уничтожить всех тех, кого они считали причиной своего неимущего состояния — спекулянтов, смутьянов, врагов нации и т.д. Вначале фашизм стал помощником полиции в сельских районах, расстреливая сельскохозяйственный пролетариат, но в то же время выступая с бешеной антикапиталистической демагогией. В 1919 г., когда он еще никого не представлял, фашизм требовал ликвидации монархии, сената и дворянских титулов, предоставления женщинам избирательных прав, конфискации церковного имущества, экспроприации крупных землевладельцев и промышленников. Борясь против рабочего от имени «производителя», Муссолини превозносил память о рассыпающихся ценностях, социальных связях и труде. Буржуазия традиционно пыталась отрицать реальность социальных противоречий, фашизм же, напротив, с применением насилия провозглашал ее, отрицая существование противоречий между классами и переводя их в русло борьбы между нациями, сетуя на судьбу Италии как «пролетарской нации». Фашистские репрессии были спущены с цепи после поражения пролетариата, нанесенного ему, главным образом, руками демократии и ее прихвостней — партий и профсоюзов -, которые только и сумели разгромить рабочих, используя соединение прямых и косвенных методов. Было бы неверно представлять приход фашизма к власти как кульминацию уличных боев, в ходе которых рабочие были разбиты. В Германии пролетарии были разгромлены за 11-12 лет до того. В Италии они были побеждены как бюллетенями, так и пулями. В 1919 г., объединив раннее существовавшие элементы с другими, близкими к нему политически, Муссолини создал свои «фаши». В ответ на дубинки и револьверы, в то время как Италия пылала вместе со всей остальной Европой, демократия призвала… к выборам, породившим умеренное и социалистическое большинство. «Победа, избрание 150 социалистических депутатов, была завоевана за счет отлива повстанческого движения и всеобщей политической стачки и ликвидации прежде сделанных завоеваний», — комментировал Бордига 40 лет спустя. Во время захватов фабрик рабочими в 1920 г. государство воздержалось от лобового удара и позволило пролетариату истощить себя с помощью Всеобщей конфедерации труда ВКТ (самого крупного профсоюза, контролируемого социалистами), которая усмирила стачку, не ломая ее открыто. Когда появлялись «фаши» и громили «народные дома», полиция была слепа и глуха или же конфисковывала оружие у рабочих. Суды демонстрировали огромную снисходительность по отношению к «фаши», а армия проявляла терпимость к их выходкам, если не прямо помогала им. Эта открытая, хотя и неофициальная поддержка стала почти официальной, когда Бономи (премьер-министр, — прим. перевод.) издал 20 октября 1921 г. циркуляр, позволивший 60 тысячам демобилизованных офицеров занять командные посты в штурмовых группах Муссолини. А что делали партии? Либералы, вступив в союз с правыми, не замедлили создать «Национальный блок» к выборам в мае 1921 г., включив в него и фашистов. В июне-июле того же года итальянская соцпартия, которая в борьбе с противниками действовала без малейших угрызений совести, заключила бессмысленный «пакт об умиротворении» (с фашистами, — прим. перевод.): его единственным результатом стала дальнейшая дезориентация рабочих. Перед лицом очевидной политической реакции ВКТ объявила о своей аполитичности. Чувствуя, что Муссолини близок к власти, профсоюзные лидеры стали помышлять о молчаливом соглашении с фашистами о взаимной терпимости и призвали пролетариат не вмешиваться в противостояние между компартией и Национальной фашистской партией.