Сергей ГОРОДНИКОВ - ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА

Бальзак, аналитические способности которого высоко ценил Энгельс, так писал о том времени: “Не поддерживаемые более ни великими моральными идеями, ни патриотизмом или Террором, что некогда заставляло выполнять их, декреты Республики создавали на бумаге миллионные поступления в бюджет страны и множество солдат для ее революционной армии, однако ничто не поступало в Казну и армия не получала необходимого пополнения. Продолжение дела Революции оказалось в руках людей неспособных, и законы в их исполнении и применении к реальностям жизни носили отпечаток давления и игры обстоятельств, вместо того, чтобы над этими обстоятельствами доминировать”.

Все попытки Директории остановить или, по крайней мере, уменьшить инфляцию, “оттащить” ее от грани гиперинфляции проваливались с треском, — цены росли постоянно и безудержно. Все законы и постановления Директории по стимулированию производства, поддержке предпринимательства ни к чему не приводили, так как нестабильность в обществе, в политике, ясно осознаваемое всеми отсутствие государственной стратегии, высокая инфляция делали бессмысленными проекты по среднесрочному, — не говоря уже о долгосрочном, — кредитованию промышленности.

Эта вопиющая неспособность исполнительной власти управлять страной разочаровала класс коммерческих капиталистов, раздражала его и в конечном счете настроила против режима, порожденного спекулятивно-коммерческим политическим интересом. Наворовав, награбив, наспекулировав, самая богатая прослойка выразителей коммерческого интереса начинала заботиться уже не столько о приобретении богатства, сколько о том, как эти богатства обезопасить, сохранить, получить возможность ими спокойно пользоваться, распоряжаться. Ей настоятельно становился нужен стабильный долгосрочный порядок, — но именно такого порядка не в состоянии был обеспечить режим Директории.

Директория вообще никогда не поднималась до искренних идей о защите интересов страны, народа, а тут перестала защищать интересы класса, который ее привел к власти. Все, на что она оказалась способна, — это защищать исключительно интересы ограниченного круга дельцов, которые пролезли наверх исполнительной власти. Эти дельцы представляли собой небольшую часть самой крупной буржуазии, которая во время революции обогащалась, не гнушаясь никакими средствами, и тесно связанную с ней высшую бюрократию. Не имея массовой социальной базы политической поддержки, она скатилась к политике балансирования, яростной борьбе со всеми, кто ставил под сомнение ее право на власть, будь то справа или слева. Ее политика порождала в противоборствующих группах внутри правящей верхушки ожесточенные склоки, до которых не было дела большинству в стране. Вследствие чего аполитичность и апатия, как заразная болезнь, распространялись среди широких слоев населения Франции. “Le peuple est demissione. — Народ ушел в отставку”, — не без цинизма заметил деятель Директории Редерер.

Такая политика становилась антинародной, антиисторической, антигосударственной, она затормозила дальнейшее развитие буржуазных преобразований на пол дороге. Власть без морали, без патриотизма, без чести и без принципов привела страну к политическому и экономическому хаосу, пугая весь класс собственников, который она была призвана защищать, непредсказуемостью того, что будет завтра. Этот режим стал в конце концов невыносим всем. Не имея идеалов, общественно значимых идей, не в силах сформулировать объективные задачи и цели своей политики, не имея программы государственного строительства, ничего, кроме желания удержаться у власти и у жирного пирога из денег и собственности, доступ к которому давала близость к власти, Директория отстранила от влияния на власть все социальные силы и тем самым лишилась поддержки основной массы буржуазии по всей стране. Постоянный провал представителей и ставленников правительства на выборах всех уровней стал устойчивым индикатором настроений всех слоев населения.

К чему пришла страна за пять лет диктатуры Директории? Хроническая инфляция, голод большинства и политическая апатия в провинциях и в столице лишали режим поддержки снизу. Откровенная массовая коррупция бюрократов и чиновников, за которую Директория не имела ни морального права, ни моральных сил всерьез наказывать кого бы то ни было, вызывала повсеместное раздражение буржуазии. Разнузданный бандитизм, который в южных провинциях фактически охватил целые районы, стал бичом повсюду, подтачивая авторитет власти. Несмотря ни на какие призывы и постановления Директории, продолжался развал промышленности, и даже армии. Сам Баррас в приватной беседе признал: “Республика гибнет, ничто больше не выполняется; правительство бессильно что-либо сделать; следует произвести коренные изменения”.