Сергей ГОРООДНИКОВ: К СИБИРИ НА ВЫ

Не следует забывать, Москва несколько веков не знала слабой великокняжеской власти. Слабую верховную власть может позволить себе государство с сильным бюрократическим, военным аппаратом, или, по крайней мере, сложившейся иерархией рационального общественного сознания, бюргерского общественного сознания. А Русь вела борьбу за государственное выживание в весьма архаичных формах, когда роль первого лица власти, Великого князя была очень значимой. Эта борьба выковывала прекрасных прагматиков в политике, и Иван Грозный был не последним из них.

Даже Пётр Великий с его молодостью и энергичным деятельным характером, беспрецедентными до него в русской истории цельностью политических намерений и волей, окружённый сподвижниками и имея за спиной сложившиеся в народе после Великой Смуты и унизительной иностранной интервенции представления о неизбежности столкновения с Западом, опираясь на моральный дух оскорблённого народного и государственного достоинства, при благоприятнейшей международной обстановке, какая сложилась в результате войн за Испанское наследство, — даже он решился на войну за только лишь прорыв к берегам Невы не сразу и ставил вначале очень скромные цели. О какой же победоносной войне могла идти речь за век до него, когда государство переживало внутренний кризис?

Видится лишь одна логически убедительная причина Ливонской войны. Именно потому, что царю и виделась и чувствовалась государственная смертельная болезнь, он вынужден был броситься в ожесточённую и изматывающую, обречённую на поражение Большую войну — разом и с Польшей, и с Швецией. В его положении это был единственный шанс как‑то контролировать события. Реформы государственного управления провести не удалось. Смута в умах феодального дворянства, разброд и высокомерие боярства перед лицом царской власти разлагали последние остатки политического государственного порядка. Народ выказывал всё большее недовольство и неповиновение. Надо было возвращаться к старым и проверенным традициям организации отношений власти с низовыми массами населения, но для этого надо было восстановить патерналистское согласие с русским народом на базе самодержавных традиций единства перед лицом внешней, смертельной для народного духа опасности. Нужна была стратегическая линия на осознание образа этой опасности, образа враждебного и сильнейшего.

Едва ли не основной трудностью на этом пути оказывалось крушение Восточной политики. Веками народ почитал татарских ханов самым жестоким и сильным врагом, не раз сжигавшим главные русские города, в их числе и самую Москву. И неожиданно лёгкий, как представлялось народу, разгром одного за другим трёх ханств неизбежно должен был породить волну шапкозакидательства и в отношении к западным соседям, волну пренебрежения западными государствами и исходящей от них опасностью. Кажущееся безумие Ливонской войны стало необходимым лекарством против такового разложения самобытного народно–государственного сознания. В наше время столь же безумной, на первый взгляд, предстаёт и ирано–иракская война. Но у каждого государственного “безумия” есть внутренняя логика, и пока задачи её не будут разрешены, война порой становится единственным средством выиграть историческое время и осуществить восстановление государственного инстинкта самосохранения у государствообразующего народа и правящего класса.

VII.

Внутренняя логика Ливонской войны нашла своё разрешение лишь после Великой Смуты, десятилетия спустя после смерти Грозного царя. В последнюю пору царствования Ивану Грозному уже не удавалось подчинить хаос событий иначе, чем став подобно этим событиям безумным и самому, — однако безумию хаоса народного и государственного саморазрушения он противопоставил безумие удержания порядка любой ценой, пусть даже Великим Ужасом и Страхом. Борис Годунов продолжил его политику восстановления порядка политическим террором против безрассудного эгоизма в среде правящей верхушки, но при этом стал душить и то, что сделал Иван Грозный положительного, прогрессивного.

Спасли Московское государство не цари и не боярская знать. Спас его сам народ и новый, уже собственно народный дух России, который осознал самоё себя в результате Великой Смуты и разнузданной иностранной интервенции, созрев до признания необходимости дальнейшего становления не московского, но великорусского государственного порядка, начав восстанавливать его снизу, через российское соборное представительство. Пережив великие жертвы в Великой Смуте, пройдя через унижения при высокомерной польско–шведской интервенции, русский народ выстрадал право стать собственно народом,выстрадал право на своё собственное государственное сознание, нашёл в самом себе силы восстановить status‑quo самобытной культуры и государственности.