Леонид Млечин - Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция

Но страна, увидев новые ценники, вздрогнула.

Охнули и депутаты Верховного Совета. Увидев, что реформы не приносят немедленных результатов, депутаты инстинктивно стали переходить в оппозицию, чтобы не нести ответственности. Побочным следствием реформ стала огромная инфляция, обесценение денег и безумный рост цен. К тому же Центральный банк — под давлением Верховного Совета — продолжал выдавать дешевые кредиты предприятиям, то есть накачивал экономику пустыми деньгами. Все это не могло не настроить людей против реформаторов. И чем дальше, тем сильнее становились нападки на правительство, а потом и на президента.

Борис Ельцин вспоминал:

«Правительство Гайдара работало с первых дней в ужасающей моральной обстановке, когда удары сыпались один за другим, когда стоял непрерывный свист и гвалт в прессе и парламенте. Им не дали практически никакого разгона и хотя бы относительной свободы…»

Отношение к самому Ельцину тоже переменилось. Вал критики, которая раньше распределялась между ним и Горбачевым (второму доставалось неизмеримо больше), теперь обрушился на него одного. Над ним стали ерничать, подмечая все неуклюжие слова и действия. Демократическое движение распадалось на глазах, а противники реформ, напротив, объединялись. Причем тон задавала опасная, агрессивная оппозиция.

В июне 1992 года начались первые массовые протесты против роста цен с лозунгами «Долой правительство!». Собравшаяся возле телевизионного центра в Останкино толпа требовала судить «сатанистов-сионистов Ельцина», потом устроила там палаточный городок и приступила к планомерной осаде телевидения. Новая власть, которая еще недавно сама собирала антиправительственные митинги и ненавидела ОМОН, не знала, как ей следует поступить.

Против президента Ельцина выступили и два его видных соратника — вице-президент Руцкой и председатель Верховного Совета Хасбулатов.

После выборов об Александре Владимировиче Руцком забыли. Ельцину и его команде он был просто не нужен. Его воспринимали как архитектурное излишество.

Борис Николаевич говорил об этом совершенно откровенно:

«Руцкой считал, что вице-президент — это, если по-простому, первый заместитель президента… Внутренне не желал принимать ситуацию, при которой сразу несколько ключевых фигур в российском руководстве, включая вице-премьеров, играют в политике гораздо более весомую роль, чем он».

В аппарате Ельцина исходили из того, что Руцкой выполнил свое дело и теперь может отдыхать, то есть наслаждаться чисто представительскими функциями. Когда Ельцин переехал в Кремль, Руцкого сначала даже не взяли с собой. Но вице-президент жаждал деятельности. Он приходил на заседания правительства и садился по левую руку от Ельцина. Считал, что если народ выбрал их двоих, то они вдвоем и должны управлять страной. А ему словно в насмешку подчинили комитеты по санитарно-эпидемиологическому надзору, по надзору за безопасным ведением работ в промышленности, по стандартизации, метрологии и сертификации…

Фактически вторым человеком в Кремле был не вице-президент, а скромный преподаватель марксизма-ленинизма Геннадий Эдуардович Бурбулис. Он тоже был из Свердловска, но Ельцин его раньше не знал. Бурбулис — одна из самых интересных и мистических (вокруг него сложилось множество мифов и слухов) фигур в современной российской истории. Примерно два года он был ближайшим соратником Ельцина.

Уралец Бурбулис появился в Москве, когда ему было сорок четыре года. Кандидат философских наук, доцент, он принадлежал к первому поколению политиков, которые стали известны во время выборов в народные депутаты СССР в 1989 году. Он сразу оценил политический потенциал и будущее Ельцина и стал его верным соратником, начальником штаба, руководителем мозгового центра, собирателем команды и разработчиком стратегии. Бурбулис привел к Ельцину интеллигенцию, которая покинула Горбачева. Более преданного соратника у Бориса Николаевича не было.

Ельцин вспоминает:

«Разговоры с Геннадием Эдуардовичем меня в тот период вдохновляли на новые идеи. Он умел заглянуть далеко вперед. Дать ближайшим событиям стратегическую, глобальную оценку. Концепция новой политики, новой экономики, нового государственного и жизненного уклада для России вырисовывалась все ярче, яснее, отчетливее».

Бурбулис сохранял хладнокровие в самой сложной ситуации и мог работать круглые сутки, не жалуясь и не прося о помощи.