Леонид Млечин - Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция

На следующий день на заседании политбюро Горбачев говорил:

— Ельцин предпринял по сути дела атаку на перестройку, проявил непонимание ее темпов, характера.

Горбачев распорядился насчет того, как освещать отставку Ельцина в печати — «чтобы не показалось, что есть какая-то могучая оппозиционная сила. В общем, это просто авантюрист». Интуиция подвела Михаила Сергеевича…

Прямо из горкома Ельцина увезли назад в больницу на Мичуринский проспект. Ельцин не вставал с постели, пребывал в подавленном состоянии. Впервые в жизни он оказался безработным. Но Горбачев уже подобрал ему работу — по специальности. Позвонил и предложил место первого заместителя председателя Госстроя.

Государственный комитет по строительству был суперминистерством, его возглавлял заместитель председателя Совета министров СССР, поэтому его первому заму можно было дать ранг министра. Это было хорошо продуманное назначение: оно позволяло сохранить за Ельциным номенклатурный уровень союзного министра — вроде жаловаться не на что. Но одновременно Горбачев избежал необходимости поручить ему самостоятельную роль. Борис Николаевич опять перестал быть хозяином.

— Это уход с политической арены? — полувопросительно-полуутвердительно произнес Ельцин.

— Сейчас вернуть тебя в сферу большой политики нельзя, — осторожно ответил Горбачев. — Но министр является членом правительства. Ты останешься в составе ЦК КПСС. А дальше посмотрим, что и как. Жизнь продолжается.

Михаил Сергеевич, считая, что имеет дело с не совсем здоровым человеком, лукавил. Для себя он решил: Ельцин может заниматься только хозяйственными делами.

Ельцин еще оставался кандидатом в члены политбюро, поэтому 9-е управление КГБ и 4-е главное управление при министерстве здравоохранения СССР продолжали его опекать. Но Ельцин понимал, что и этого он скоро лишится. А главное у него уже забрали — власть. Он дорожил не столько ее атрибутами — все блага были просто приложением к должности, — сколько самой возможностью управлять действиями множества людей, выдвигать любые идеи и претворять их в жизнь.

После отставки, вспоминал Ельцин, наступили «самые тяжелые дни в моей жизни… Немногие знают, какая это пытка — сидеть в мертвой тишине кабинета, в полном вакууме, сидеть и подсознательно чего-то ждать… Например, того, что этот телефон с гербом зазвонит. Или не зазвонит…»

И каждый день он с надеждой смотрел на этот телефон, ожидая, что, как в сказке, он вдруг зазвонит — и если не сам Горбачев, то кто-то от него скажет: приезжай, Борис Николаевич, для тебя есть дело поважнее… Но телефон не звонил.

«Ельцин получил служебную дачу в Успенском, где жили и другие министры, — вспоминал его недавний сослуживец по горкому Василий Захаров. — Однажды мы с женой пошли гулять. Впереди нас очень медленно шла какая-то пара. Что было странно — и это бросалось в глаза — при сближении с нею многие гуляющие сворачивали на дорожки вправо и влево. Когда мы их догнали, оказалось, что это Борис Николаевич и Наина Иосифовна Ельцины. Мы поздоровались и пошли вместе гулять. Борис Николаевич с горечью сказал:

— Видите, как нас обходят, как будто мы прокаженные.

Ходил он медленно — недавно вышел из больницы… Он еще внутренне не успокоился и весь кипел, рассказывая, как его из больницы вывезли на пленум. Он говорил, что просил Горбачева подождать — нет, не согласился. Неприязнью к Горбачеву он был просто пропитан, не мог о нем спокойно говорить…»

О нем забыли. Забыли даже те, кто числился в приятелях. Ельцин был поражен, когда разом исчезли все те, кто еще недавно крутился вокруг него, набивался ему в друзья, счастлив был получить аудиенцию и пожать ему руку. Он оказался в некоем вакууме.

Он знал, что в политическом мире нет настоящих человеческих отношений, идет постоянное подсиживание друг друга, беспощадная борьба за власть или за иллюзию власти. Борис Николаевич и сам был одержим этой борьбой. Он и сам, если бы дал себе труд вспомнить собственную жизнь, автоматически вычеркивал из памяти тех, кто терял власть и становился не нужен. Это происходило инстинктивно, чувства и сантименты только мешали политической карьере.

Но раньше это происходило с другими, а теперь с ним. 18 февраля 1988 года на пленуме ЦК Ельцин был выведен из числа кандидатов в члены политбюро. Он перестал принадлежать к высшему руководству страны. Это был еще один удар.

«Когда он утром пришел на работу, на нем не было лица, — вспоминал его помощник Лев Евгеньевич Суханов. — Как же он все это переживал! Да, он оставался еще членом ЦК КПСС, но уже без служебного “ЗИЛа”, без личной охраны…