Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России

Ворошилов удрученно сказал, что после такого доклада никого из них не выберут в ЦК, делегаты не проголосуют за людей, которые участвовали в преступлениях против собственного народа. Члены президиума ЦК решили не рисковать: пусть сначала нас выберут, потом узнают правду. Так что доклад вовсе не был неожиданностью. Шоком стало то, что люди узнали.

На четвертый день работы съезда Поспелов и Аристов представили Хрущеву проект выступления. Хрущеву текст не понравился — слишком сухой, неинтересный. Он обратился за помощью к секретарю ЦК по идеологии Дмитрию Трофимовичу Шепилову, самому грамотному и образованному в партийном руководстве. Увидев своими глазами секретные материалы из архивов госбезопасности, Шепилов столь же искренне стал осуждать Сталина, как прежде восхищался им.

— Начались прения, — вспоминал Шепилов, — подходит Хрущев: «Дмитрий Трофимович, выйдем на минутку». Пошли в кулуары, где всегда закусывали, и он говорит: я хочу выступить о Сталине. Поможете? Я говорю — помогу.

Шепилов поработал над текстом и принес новый вариант Хрущеву. Никита Сергеевич в чем-то обострил текст, в чем-то смягчил. В докладе комиссии говорилось о том, что никакой оппозиции вообще не было — все эти мнимые троцкистские и зиновьевские блоки и центры придумала госбезопасность. Хрущев это вычеркнул. Не решился сказать, что внутреннего врага вообще не было, что все это ложь.

Пытаясь объяснить, как стали возможными массовые репрессии, Хрущев сделал акцент на личных качествах вождя:

— Сталин стал капризным, раздражительным, физически слабым, тогда в большей степени проявились подозрительность, болезненная мания преследования. Он чуть ли не в каждом видел врага. Ему следствие не нужно было, потому что человек с таким характером, с таким болезненным состоянием сам себя считал гением, сам себе навязал мысль, что он всеведающий, всезнающий и ему никакие следователи не нужны. Он сказал — и их арестовали. Он сказал надеть кандалы — так и будет. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные — бить.

Хрущев разослал проект доклада всей партийной верхушке. Члены президиума, секретари ЦК проект одобрили. Поправки Хрущев учел.

23 февраля окончательный текст был готов.

24 февраля делегаты съезда выбирали членов ЦК.

25 февраля утром, на двадцатом по счету заседании съезда, председательствующий Булганин предоставил слово Хрущеву.

«Съезд выслушал меня молча, — вспоминал Никита Сергеевич. — Как говорится, слышен был полет мухи. Все оказалось настолько неожиданным. Нужно было, конечно, понимать, как делегаты были поражены рассказом о зверствах, которые были совершены по отношению к заслуженным людям, старым большевикам и молодежи. Сколько погибло честных людей!..

Считаю, что вопрос был поставлен абсолютно правильно и своевременно. Не только не раскаиваюсь, как кое-кто может думать, но доволен, что правильно уловил момент и настоял, чтобы такой доклад был сделан. Ведь людей держали по-прежнему в тюрьмах и лагерях».

Надо заметить, что недовольство секретным докладом, разоблачением сталинских преступлений возникнет в среде партийно-государственной бюрократии позже. Тогда, на съезде, большая часть аппарата, как ни странно это звучит, поддержала Хрущева.

Разумеется, первые секретари обкомов не хотели никакого либерализма в духовной жизни и боялись послаблений в идеологической сфере, но еще больше они боялись возвращения к сталинским временам, когда никто не был гарантирован от ареста. Никита Сергеевич, во-первых, создавал стабильность для аппарата и, во-вторых, открывал молодому поколению дорогу наверх, освобождая руководящие кабинеты от прежних хозяев. Его речь, вызвавшая шок, завершилась под аплодисменты зала. Но зал был ошеломлен. Даже те, кто уже знакомился с документами госбезопасности, были потрясены.

«Мы тогда никак еще не могли освободиться от идеи, что Сталин — отец народа, гений и прочее, — вспоминал Хрущев. — Невозможно было сразу представить себе, что Сталин — убийца и изверг. Мы создали в пятьдесят третьем году, грубо говоря, версию о роли Берии: дескать, Берия полностью отвечает за злоупотребления, которые совершались при Сталине. Мы находились в плену этой версии, нами же созданной: не бог виноват, а угодники, которые плохо докладывали богу, а потому бог насылал град, гром и другие бедствия. Здесь не было логики, потому что Берия пришел уже после того, как главная мясорубка сделала свое дело, то есть Сталин все сделал руками Ягоды и Ежова. Не Берия создал Сталина, а Сталин создал Берию».