Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

А вот не заметить, что произошло с Марией Фёдоровной, было невозможно. Как только Екатерина Великая испустила последний вздох, вместо привычно покорной, подобострастной великой княгини перед потрясенными придворными предстала незнакомая, властная женщина – императрица. Мария Фёдоровна не способна была понять гениальности Екатерины. Была уверена, что ничуть не хуже справится с обязанностями государыни. Даже лучше: ведь у неё, императрицы Марии, нет пороков свекрови – одни достоинства. Наконец-то она дождалась – заняла место свекрови! Но это ей только казалось… Занять место Екатерины Великой не мог никто.

Сумел ли Александр по достоинству оценить метаморфозу, происшедшую с матерью, почувствовал ли, чего ему будет стоить её безудержная страсть повелевать? Кто знает… Но, думаю, всякий раз, когда матушка всеми средствами (часто такими, какие в порядочном обществе считаются недопустимыми) заставляла его поступать не по своей, а по её воле, он не мог не вспоминать это невероятное преображение. Но… он был сын своей матери, и его лицедейство было, скорее всего, качеством наследственным. Так что они, как никто другой, понимали друг друга. А вот любили ли? Анализ дошедших до нас событий, внимательное изучение и сопоставление мемуаров привели меня к убеждению: нет, не любили. Он – боялся (не без лёгкого оттенка брезгливости – как некоторые боятся змей). Она – не могла простить, что не уступил ей самодержавную власть, беспардонно использовала его в своих целях (чего никогда не позволяла по отношению к младшему, Николаю, которого, несомненно, любила).

Скоро, когда главное место при дворе и в сердце её мужа займёт Анна Петровна Лопухина (в замужестве Гагарина), Марии Фёдоровне снова, правда, ненадолго, предстоит надеть маску оскорблённой невинности.

Александра Павловича только ленивый не упрекал в лицемерии. Но его ли это вина? Он вырос в обстановке изощрённой лжи. Не быть, а казаться – по этому принципу жила его матушка, которая постоянно носила маску Сначала нужно было заискивать перед ненавистной свекровью, потом – любезно улыбаться любовницам мужа, скрывать разлад в семье: приходилось заботиться о репутации династии. И, надо признать, делала это Мария Фёдоровна весьма успешно. Но сами-то члены царской семьи знали: главной краской в отношениях между ними стали в последнее время тревога и настороженность. Скоро им на смену придёт едва скрываемая подозрительность.

1796 год стал для Александра Павловича поистине роковым: сначала смерть бабушки, потом – официальное провозглашение наследником престола. Новый закон о престолонаследии гласил: корону наследует старший сын, за ним – его старший сын, а если такового не окажется, младший брат. От интеллектуальных, волевых и нравственных качеств наследника, а уж тем более от его желания или нежелания ничего не зависит. Александр понял: уйти в частную жизнь ему не позволят: не для того же родители разрабатывали свой закон, чтобы он с первого шага был нарушен! План-мечту пришлось менять. Но отказываться от него наследник престола не собирался. Он уйдёт, обязательно уйдёт, но для этого нужно сначала сесть на трон, сделать как можно больше для установления в стране свободы и справедливости, а потом – уйти. Но уйти не безвестным великим князем, а обожаемым государем, которому народ навсегда останется благодарен. В общем, перспектива сколь благородная, столь и неосуществимая…

Надо отдать должное Павлу Петровичу, старшего сына от государственных дел он не отстранял. Назначил генерал-губернатором столицы, командиром гвардейского корпуса. Девятнадцатилетнему юнцу даже при всём старании справиться с такими поручениями было нелегко. Впрочем, самостоятельности сыну император не давал. Более того, часто ставил его в положение невыносимое. Алексей Михайлович Тургенев, офицер Екатеринославского кирасирского полка (шефом полка в своё время был Потёмкин, потому екатеринославцев Павел не любил), вспоминал, как «однажды после окончания учений император, не говоря ни слова, ущипнул его за руку, не в шутку, как несколько лет спустя дёргал за уши своих гренадер “le petit caporal” [6] , но с явным намерением причинить боль. Пытка продолжалась, и у молодого корнета на глазах выступили слёзы, в то время как стоявший вместе с Аракчеевым позади отца кроткий [7] Александр побледнел. Наконец Павел заговорил: “Скажите в полку, а там скажут далее, что я из вас потёмкинский дух вышибу!”»

Привожу этот рассказ вовсе не для характеристики Павла (это другая тема), а для того, чтобы стало понятно, каково было положение Александра: он, наследник российского престола, слова не смел сказать, чтобы прекратить унизительную экзекуцию…