– А про кого из телезвезд вашей волны говорили больше всего?
– Про Леонтьеву. Говорили, что она агент ЦРУ. Были письма: «Правда ли, что наша любимая «Тетя Валя», которую мы столько лет видели в «Спокойной ночи, малыши» и в других детских передачах, оказалась агентом ЦРУ и когда ее пришли разоблачать наши славные чекисты, то она выбросилась с 9 этажа?» Подпись: «Ученики 4»а» класса.»
– Сплетни это как бы показатель неравнодушия зрителя. Они не возникают вокруг пресных, неинтересных фигур.
– И еще этот интерес подогревается тем, что об актерах, кинорежиссерах, киноактерах, художниках кино, все-таки есть мемуарная, биографическая литература, киноведческая. О работниках телевидения – очень мало.
– Но зато знаменитый «работник телевидения» очень часто становится объектом газетных интервью.
– Интервью – это еще очень завуалированно. Когда о человеке ничего не известно, а он все время на глазах, то волей-неволей любая маленькая искорка сплетен превращается в костер. Говорили, например, что Шилова – дочь Булганина. Какие-то общие черты были, глаза, в бровях что-то нашли.
– У вас был в биографии «звездный час», когда вас больше всего интервьюировали?
– Нет, все было достаточно ровно. Как и наша профессия, дикторская. Не та, кстати, которую я сейчас осваиваю. На Западе она называется модератор, у нас нет аналога на русском языке, поэтому мы говорим «ведущий». Самое смешное – это то, что к этому я вернулся через 33 года. С этого я начинал. Я ведь вообще режиссером хотел стать. Поступал на телевидение не для того, чтобы стать диктором. Репортер должен быть именно модератором, который должен все что угодно делать, чтобы передача прошла в эфир. А так как записи не было, а эта передача 7-10 раз повторялась, то 7-10 раз я выходил в эфир. Тогда я чувствовал себя свободным. Я уже не говорю о концертной студии, когда сюда переехали, в Останкино.
– Кстати, ваша никотиновая норма?
– Штук 15 в день.
– Портсигар необычный. Я вообще раньше не видел кожаных…
– Это подарок моей болгарской родственницы. Удобно, никто не знает, какого сорта сигареты. Пусть думают, что хорошие. Раньше у меня был такой же, но мексиканский, лет двадцать пять я им пользовался, мне он от отца достался.
– Кто ваш отец?
– Ваш коллега был, журналист. Редактор в «Воениздате», фанат русского языка. К каждому слову придирался. Отец заложил основы культуры своим внучке и внуку.
– А мать?
– Мать в библиотеке всю жизнь проработала. Я единственный в семье. Братьев, сестер нет. Зато много двоюродных братьев и по линии отца и по линии матери.
– Вы москвич?
– Коренной. И супруга тоже. Она звукорежиссер, работает на телевидении.
– Вы познакомились здесь?
– Нет, мы познакомились еще в 43 году, когда нам было 11 лет и жили в одном дворе. Она жила в квартире с балконом. А у нас не было балкона, но из моего окна ее балкон был виден. Как зовут? Ирина. Она закончила энергетический институт. По линии отца пошла.
– У вас много детей?
– Дочь старшая и сын. Дочь окончила консерваторию, преподает музыку, концертирует с мужем.
– Вы были (и по-прежнему остаетесь) сверхзнаменитым. Вам приходилось общаться с Первыми Лицами?
– Я старался этого избегать. В прошлом один раз у меня была встреча. Колоссальный эпизод в моей биографии журналистской. И очень печальный. В первый раз, когда Брежнев поехал с Никсоном встречаться в Америку, 1972 год. Когда он возвращался, я выяснил, что накануне в Париже Лион Ситрон (знаменитый французский комментатор) спокойно подошел к Леониду Ильичу на аэродроме и задал несколько вопросов. И Брежнев ответил на эти вопросы. Я подумал, почему же мы этого сделать не можем? Более того: имел глупость об этом сказать нашему Лапину. Кто меня за язык дернул? Не знаю. Он говорит: «Очень хорошо, ты поедешь на аэродром и возьмешь у него интервью». Почему я? Есть другие комментаторы. Нет, настаивает председатель, поедешь ты. Мне дали машину. Я приехал. Очень хорошо ко мне отнеслись фотокорреспонденты, дали мне место, микрофон со знаменитым шнуром, на который никто не должен был выступать. Я никогда не забуду, как мимо нас проходила эта монолитная масса – Политбюро. Словно в замедленной съемке. Во-первых, лица все безумно здоровые, в необыкновенном румянце. Они шествовали будто боги Олимпа, по воздуху. Не торопясь, с таким достоинством шли, что я просто ошалел. В такой близи я их никогда не видел. Ко мне подходит небольшого роста, с вот такими бицепсами человек (из 9 управления) и говорит: «Интервью не будет». Как не будет, все же договорено? Я думаю: «Если уж я сюда попал, как бы мне выбежать, чтобы мне не наступили на кабель?» Я намотал его, все сделал. И вот идет Брежнев. Я делаю рывок. Но я недооценил 9 управление. В это время вцепились (сначала в левую руку) пальцы охранника. (У меня три недели синяки были.) А ногой он встает на кабель микрофона! Я кричу: «Леонид Ильич!» Думаю, может, он узнает меня и скажет, иди, мол. У меня ведь элементарный вопрос был. Как в Париже. Чтобы вождь сказал, что да, вернулся на Родину, очень приятно, побывал в Америке. Чтобы 2-3 слова сказал. Короче, вечером я всю эту сцену видел дома. В программе «Время». Общий план давали, был виден мой затылок…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу