Ноам Хомский - Будет так, как скажем мы!

Возьмем Индию — излюбленный пример Фридмана, который он с готовностью приводит. Он не устает расхваливать замечательные лаборатории в Хайдарабаде. Они и впрямь хороши (я сам их видел) и не уступают лабораториям Массачусетского технологического института. Но среди местных крестьян в радиусе всего нескольких миль от Хайдарабада резко возросло число самоубийств. И это — следствие той же пропагандируемой Фридманом политики. Когда львиная доля бюджетного финансирования направляется на компьютерные технологии в ущерб развитию аграрного сектора — поддержке крестьян, ирригации, сельскохозяйственным кредитам, — то крестьяне вынуждены производить продукцию на экспорт.

Вместо того чтобы производить продовольствие для себя и для внутреннего рынка, они выращивают, например, хлопок, требующий огромных начальных затрат, удобрений и много воды, то есть труднодоступных ресурсов. А цены на сельхозпродукты скачут очень сильно. И в один год крестьянин может заработать кучу денег, а на следующий год — остаться ни с чем. Для агропромышленного комплекса в целом колебания цен не так страшны, поскольку убытки от продуктов, на которые нет спроса, можно перекрыть прибылью от других. Но ведь бедняк, который не смог в этом году продать свой урожай, не скажет детям: «В этом году нам нечего есть, но не огорчайтесь — может, в будущем году нам повезет больше». Ему остается только залезть в долги. А поскольку — в соответствии с политикой, восхваляемой Фридманом, — правительство не предоставляет сельскохозяйственных кредитов, он берет кредит у ростовщика под 40 процентов. Ну, а в следующем году он не в состоянии выплатить этот кредит — и ему приходится продать свою землю. Вскоре его дети начинают голодать, а он не в силах ничего поделать… Вот почему наряду с теми чудесами, которыми так восхищается Фридман, резко растет число самоубийств среди крестьян.

Как пишет индийский журналист П. Сайнатх, сегодня в Индии — впервые в ее истории — отмечается массовая миграция населения из сельских районов в города. Раньше миграция всегда наблюдалась в период сбора урожая. Но нынешняя миграция совсем другая. Люди бегут из разоренных деревень, где живет подавляющее большинство населения, в трущобы Мумбаи. Серьезный экономический анализ — в отличие от дифирамбов, которые поет New York Times — показывает, что процентов восемьдесят населения занято в теневой экономике (точные цифры даже невозможно подсчитать). В таких штатах, как Уттар-Прадеш, где живет столько же людей, сколько в Пакистане, положение женщин, судя по всему, даже хуже, чем при «Талибане». Поездите по Индии — и вы обнаружите много интересного. Да, экономический рост налицо. Индийцы улучшают дороги, создают серьезные компьютерные программы, оборудуют замечательные лаборатории. Но для подавляющего большинства населения жизнь там отнюдь не райская. При этом Индия — еще один из лучших вариантов, поскольку она не придерживалась неолиберальных правил. Индийское правительство контролирует движение капиталов и финансовые потоки, обходя разными способами правила, которые диктует МВФ.

А вот в странах Латинской Америки и юга Африки, придерживающихся этих правил, ситуация тяжелейшая. Экономические показатели этих стран, публикуемые в официальных отчетах Всемирного банка, и оценки экономистов призваны доказать, что темпы экономического роста там действительно сильно выросли, а уровень бедности снизился благодаря неолиберальному курсу. Но нас лишь сбивают с толку, смешивая две совершенно разные вещи — ориентацию на экспорт и следование неолиберальным правилам, лежащим в основе «Вашингтонского консенсуса».

Посмотрите, Китай с его миллиардным населением стабильно ориентирован на экспорт — и в то же время он действует вопреки неолиберальным правилам. Конечно, можно свалить все в кучу и сказать, что неолиберальные правила замечательно работают, поскольку у миллиарда китайцев высокие темпы экономического роста. Но на деле китайцы добились таких темпов роста, нарушая эти правила! И такая подмена понятий происходит постоянно.

Чтобы обеспечить неукоснительное соблюдение неолиберальных правил, нужна диктатура: народу такие правила не нравятся. Наиболее жестко эти правила проводились в жизнь в Чили после переворота, совершенного Пиночетом в 1973 году. В страну были приглашены экономисты из Чикагского университета. Им было позволено делать все, что они захотят. И Чили превратилась в полицейское государство, управляемое военной кликой так, что никто пикнуть не мог. В результате деятельности «чикагских мальчиков» страна к началу 1982 года пережила, может быть, худший экономический кризис в своей истории. Правительству пришлось срочно вмешаться и спасать от банкротства практически весь частный сектор промышленности и банки. Чилийцы называли этот процесс «чикагской дорогой к социализму»… Кончилось тем, что при Пиночете государственный сектор экономики вырос куда сильнее, чем при правительстве Сальвадора Альенде. В Чили был попросту проведен грандиозный неолиберальный эксперимент. В конце концов, военная хунта, которая была уже не в состоянии удерживать ситуацию под контролем, вернула власть гражданским. И в Чили постепенно наступило оздоровление благодаря комплексной смешанной экономике. Это оздоровление было названо «чудом свободного рынка», но фактически экономика выжила благодаря, в первую очередь, национализированной медной компании Codelco (Чилийская национальная корпорация по добыче меди). Компания эта была национализирована Сальвадором Альенде, но Пиночет не рискнул передать ее в частные руки. Ведь Codelco — высокорентабельная компания, очевидно, крупнейший в мире производитель меди. Она приносит государству намного больше дохода, чем частные компании, да еще субсидирует социальные программы и другие затратные мероприятия. Поэтому чем выше мировые цены на медь, тем лучше для Чили. И в других отношениях чилийская экономика частично освобождается от навязанных ей ортодоксальных рекомендаций, которые едва не привели ее к краху.