Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

Эта тихая и безмятежная жизнь во всяком благочестии и чистоте есть идеал христианского общества, а для пособия осуществлению его поставлена от Бога власть. Те, кто этого не понимают и выходят из повиновения, — это «безводные облака, носимые ветром, ропотники, ничем недовольные, поступающие по своим похотям», они «обещают другим свободу, будучи сами рабами тления» [25] 2-е Пет. 2:19. .

Своеволие политическое вообще, повторяю, рассматривается христианством как одно из проявлений общего своеволия, распущенности, по существу предосудительной, как «злоупотребление свободой», ибо постоянно напоминая христианам, что они «призваны к свободе», вероучение столь же постоянно увещевает поступать как свободные, а не как злоупотребляющие свободой.

Это наставление давалось уже в то время, когда христиане не только еще не имели никаких прав, но были гонимы с жестокостью и несправедливостью, превосходящими всякое описание. Повиноваться должно даже и такой власти. Власть, даже языческая, — хочет она или не хочет, — поставлена все-таки по той воле Бога, которую Ему угодно было проявить в политических отношениях. Уважение предписывается к самому принципу власти.

С тех пор, как Верховная власть перешла в руки христианских Государей, такое уважение, понятно, могло лишь возрасти. Миссия же власти как Божие служение из бессознательной, направляемой лишь Промыслом, со стороны Государя-христианина становится сознательной. Церковь не только молится за власть, но уже может освящать ее своими таинствами. Уважение христианина к власти лишь возрастает от этого. С другой стороны, Государь, будучи христианином, сознательно принимает власть не иначе, как служение, то есть как долг, обязанность. Он становится в ряд тех царей, которых Господь помазывал на царство в Израиле, но также и низвергал, и наказывал: в ряд царей, которые ответят за каждый свой поступок. Царь в отношении подданных имеет все права, ибо христианское учение говорит только об обязанностях подданных, совершенно умалчивая о каких-либо правах их в отношении Верховной власти. Верховная власть отсюда естественно оказывается безграничной (в политическом смысле), но чем более она принимает такую безграничность, тем более она принимает миссию «Божьего служения», а стало быть, и всю его страшную ответственность.

При таких условиях несение власти является в нравственном отношении истинным подвигом. Государь «недаром носит меч», но за каждый неправильный удар меча, как и за ненанесение удара, если это необходимо, отвечает перед «Царем царей». Он поставлен для доставления другим «тихого и безмятежного жития», и что ответит перед «Царем царей», если этой цели службы своей не исполнил? Он поставлен для наказания злых и поощрения делающих добро, другим словами, для осуществления справедливости того, что соответствует правде. Что ответит он «Царю царей», если не дал обществу этого господства правды?

Такой идеал Царя, вытекающий из православного понимания жизни, совершенно одинаково складывался у массы народа и у постепенно развивающейся Царской династии. Превосходную формулировку его оставил царь, доселе памятный народу как немногие, а от современников получивший такую характеристику, как «муж чудного разумения, в науке книжной почитания доволен и многоречив, зело в ополчениях дерзостен и за свое отечество стоятель» [26] «Хронограф» Кубасова // В кн.: Буслаев В.И. Историческая хрестоматия церковнославянского и древнеславянского языков. . Беспристрастный летописец, правда, тут же прибавляет, что царь Иоанн был «на рабы от Бога ему данные жестокосерд вельми»… Но этот вопрос особый, не касающийся «чудного разумения», с которым Иоанн формулировал идею своей власти.

Как же понимает он свою идею?

Государственное управление по Грозному [27] Нижеследующее изложение, большей частью буквальными цитатами, оставлено преимущественно по знаменитой переписке Иоанна с Курбским (См.: Устрялов Н. Сказания князя Курбского. — Изд. 3-е., испр. и доп. — СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1868). должно представлять собой стройную систему. Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести «лучших людей» и «сильных во Израиле». Иоанн относится к этому как к проявлению политической незрелости, и старается растолковать князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного строения, если в государстве власти и управления не будут расположены в надлежащем порядке. «Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут, то и храбрость не проявится на войне. Ты же, — говорит царь, — не обращая внимания на строения, прославляешь только доблести».