Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

Мы говорим об этом уже третий год, говорим без малейших последствий. Но наша совесть чиста, и какое бы нас ни ожидало будущее — Россия не скажет, чтобы мы были виновны в малодушном молчании пред лицом таких серьезных опасностей для нашего государства и для нашей веры.

Как известно, против созыва Церковного Собора вооружается все, что только имеется у нас слабого в религиозном отношении. Вожделения канцелярий, стремления к подчинению Церкви государству, разнообразное сознающее и не сознающее себя сектантство — все соединяется в усердных доказательствах ненужности или даже вредоносности Собора. В числе их выставил недавно свои соображения и г-н Варварин [167] Варварин В. — литературный псевдоним В. В. Розанова, под которым он чаще всего выражал свою леволиберальную, народническую или социал-демократическую точку зрения на общественные события и явления. в Русском Слове (от 10 июня). Соображения, надо сказать, довольно несуразны, но публика наша любит несуразности, если они сочинены в форме более или менее остроумной. Изобретенное г-ном Варвариным возражение против Собора имеет поэтому шансы оставить в умах свой осадок, почему и заслуживает внимания.

Автор говорит, что Собор не вытекает из жития Русской Церкви, а потому совершенно не нужен и не может ничего сделать. По его мнению, извольте видеть, Церковный Собор составляет действительную потребность «только там, где Церковь вдруг (?) сама в себе начинает чего-нибудь не понимать, что-нибудь ей самой становится неясным в собственном учении. Собор вообще возможен в Церкви не обрядовой, а философствующей. Но Русская Церковь — обрядовая, самые секты в ней всегда возникали на почве нарушения обряда, искажения обряда: вернейший признак, что это и есть ее центр, ее суть, ее жизнь. Что же поможет тут Собор? К чему он здесь?»

«Собор, — продолжает наш фельетонный философ, — всегда собирается для определения вероучения. Но о вероучении сомнения существуют вне Церкви, а в самой Церкви этих сомнений нет…»

Во всем этом что ни слово, то или небрежность, или незнание, или просто фельетонная болтовня. Ну не зрящая ли болтовня хотя бы утверждение об отсутствии у нас сомнений в вероучении? Это теперь-то, когда верования множества лиц, принадлежащих к Православной Церкви и не желающих уйти в какое-нибудь особое религиозное сообщество, переполнены всеми оттенками сектантства, какие только когда-либо волновали мир. Да, если Собор нужен именно для определения вероучения, то, разумеется, он у нас нужен по малой мере столько же, как было во времена манихейства, арианства [168] Манихейство, арианство — ереси, в разное время серьезно угрожавшие православному христианству. и т. д.

Но коренная несуразность мнения г-на Варварина заключается в том, будто бы Собор имеет своей единственной серьезной потребностью философствовать. И логика, и история говорят совсем иное. Конечно, Соборы Вселенские имели перед собой задачи определения вероучения по той причине, что в «церкви» всегда есть те сомнения и непонимания, о которых говорит г-н Варварин, как есть и теперь. Но и Вселенские Соборы имели далеко не одну эту задачу. Они рассуждали и произносили решения по поводу всех вообще вопросов, относившихся к жизни Церкви. Они оставляли после себя не одни догматические, но и канонические определения, которые касаются не вероучения, а разных сторон церковного устройства и дисциплины. Что касается Соборов Поместных (г-н Варварин, по-видимому, не понимает, что в России идет речь лишь о Соборе Поместном), то они даже главнейшим образом занимались вопросами жизни, дисциплины, отношений клира и мирян, а также и обряда. Это было одинаково на древнем Карфагенском Соборе и на наших Московских, кото — рые г-н Варварин по неведению задач соборов находит «бессодержательными». Для кого они бессодержательны? Может быть, для людей вроде г-на Варварина, который вообразил, будто бы Собор должен заниматься только решением философских мнений. Но действительная Церковь жила и живет вовсе не философией, а жизнью во Христе и с Христом. Все, что к этому так или иначе относится, для нее содержательно. А что относится к этому? Да вся жизнь христианина. Иногда, конечно, и философия, и по канону даже «грехи мысли отнесены отцами к тягчайшим», ибо они в высшей степени способны искажать наше отношение к Христу. Но церковная дисциплина, вопросы о способах научения истине, о способах сохранения святости жизни, о формах Богопочитания, о взаимных отношениях членов Церкви и т. д. — все это для христианина такие же жизненные вопросы, полные глубокого содержания. Крайне, между прочим, не продумано отношение господ Варвариных к обряду. Они не понимают, что в обряде проявляется такая же мысль, как и в философской формуле. Обряд — дело живое, полное чувства, полное мысли. Философия связана с живым чувством веры гораздо менее. В обряде человек выражает свою любовь к Богу, вспоминает Христа, старается восславить Господа, передать красоту небесную, представить образно, понятно чувству то, что в философии слагается в сухой математический догмат.