Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

Может быть, найдутся люди, которые скажут, что и это очень хорошо. Если никто не знает, что ему делать, значит, больше места для самодеятельности правительства; если все раздроблены, то больше места для согласительной роли власти. Однако рассуждение это было бы весьма ошибочным и могло бы явиться только в том случае, если бы сама власть не задавалась вопросом о конечной цели своего действия, то есть о самой цели своего бытия. Но какая же это была бы власть? Притом же не мешает знать, что если люди не ставят себе сознательно вопроса, куда они идут и каковы общие цели их, то самый хаос их жизни вкладывает в нее неизбежно грядущий общий результат.

В обрисованном положении нашем, — таком, по-видимому, абсурдном, когда все воюют, а победы своей не желают, — в этом положении закладывается некоторый росток эволюционного процесса, который тем легче победить, чем меньше сознательности у современных людей. Смысл этого «куда мы идем» при условии бессознательности нашей совершенно ясен.

Мы идем по прямой дороге к самому чистокровному парламентаризму, к господству партий и управлению государством политиканами. Напрасно рассуждать, есть ли у нас «конституция», есть ли у нас «парламентаризм», и какая разница между «конституцией» и «парламентаризмом». Такие разговоры годны только для обмана или самообмана. Мы всем своим современным политическим существованием, своим партийным действием создаем парламентаризм и ничего больше не делаем, кроме «парламентаризма». Значит, ничего другого и не может получиться в результате нашей деятельности. В этом смысл того политического процесса, который мы переживаем и который на вид представляется только хаосом бессознательности.

Те, которые действительно не хотят парламентаризма, то есть как «правые», так и истинные демократы, те, которые понимают или несколько слыхали о том, что господство партий создает господство «политиканов», порабощает народ во всех его слоях профессионалам политики и воссоздает в наихудших формах ту же идею, какую представляет всевластная бюрократия, — эти люди должны понять, что чем небрежнее мы относимся к сознательной установке разумных общих целей национального устроения, чем больше углубляемся в мелкие делишки, забывая основное «дело», тем больше мы сами помогаем созданию и утверждению парламентарного, партийного строя государства.

Законоположения, определяющие государственный строй России, получили в 1906 году не столь определенный характер, как узаконения европейских государств за эпоху ограничения власти монархов. В европейских конституциях власть монархов, хотя не уничтоженная вполне, лишена значения исключительной Верховной власти, носителями которой явились совместно так называемые представители народа и монархов. У нас в этом отношении явился некоторый компромисс.

Статья 4 Основных законов 1906 года признает Верховную власть принадлежащей исключительно Монарху. По смыслу этого государственные учреждения, в которых нашли место так называемые «выборные люди» (по конституционной терминологии — «представители народа»), являются в сущности служебными, и, следовательно, отнюдь не могут ограничивать власти Верховной. Однако эти учреждения получили все-таки право ограничивать законодательную власть Монарха. Без одобрения «выборных людей» не может последовать никакой новый закон (статья 86 Основных законов), а статья 161 Учреждения Министерств гласит: «Никакое положение или дело, подлежащие предварительному рассмотрению и одобрению Государственной Думы и Государственного Совета на основании их учреждений, не представляется Его Императорскому Величеству помимо Совета и Думы». Таким образом, законодательные учреждения фактически как бы получили часть Верховной власти, хотя она по статье 4 предоставлена исключительно Монарху.

Этому ограничению подверглась лишь одна часть Верховной власти — законодательная. «Власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору» (статья 10 Основных законов). Что касается судебной власти, то она только осуществляется «от имени Государя Императора» (статья 22 Основных законов).

Таким образом, в общей сложности за Верховной властью оставлены в разных сторонах ее проявления в высшей степени неодинаковые права: иногда она имеет полную действенность, иногда почти лишена возможности действия. Это составило государственное построение, очень трудно формулируемое юридически и допускающее самые противоположные толкования, вследствие чего государственные учреждения легко приводятся к совершенно неодинаковому пониманию своих прав. Отсюда их столкновения и борьба. Так, весной 1911 года мы видели со стороны Совета Министров такое толкование статей 87 и 99 [118] Ст. 99 Основного закона Российской Империи: «Продолжительность ежегодных занятий Государственного Совета и Государственной Думы и сроки перерыва их занятий в течение года определяются указами Государя Императора». , с которым не согласились законодательные учреждения, но которое было фактически осуществлено [119] Т. н. «второй министерский кризис», подробнее см. статьи «Национальные курии и отставка П. А. Столыпина» и следующие. . С другой стороны, все время существования Государственной Думы мы видим старания получить не данное законом влияние на правительство посредством данного ей права распоряжения бюджетными назначениями.