Дмитрий Соколов - Лечебное дело zyablikova

Увы, существовала эта непроходимая пропасть между двумя ветвями медицины, и каждая из ветвей жила своей собственной и изолированной жизнью. Какая либо конструктивная коллегиальность была в принципе невозможна, зоны ответственности были чётчайше разделены, и хирурги лечили строго "своё", а терапевты – "своё". Крайне дурным тоном считалось попытаться понять чужую логику, или задавать вопросы, начать спорить, или каким-либо иным способом обнаружить компетентность в вопросах "конкурирующей фирмы". В таких случаях "враги" дружно поднимали вас на смех, и потом долго не могли успокоиться.

Коллегиальность существовала только внешне!

Подобная уродливая ситуация была следствием средневековой цеховой системы в отечественной медицине.

Хоть я всегда помалкивал на этих собраниях, чувствовалось, что я мозолю глаза серьёзным людям, и мне великодушно было намёкнуто, что я могу вообще не присутствовать, ибо "занят на операциях". Но я намёка не понял и дисциплинированно таскался на эти довольно тоскливые посиделки каждый четверг.

Прошло всего 2 месяца, и нам уже устроили какой-то зачёт. В этот раз, помимо начмеда, должны были присутствовать и заведующие отделениями. Поэтому со мной пошёл зав. ХО, а с терапевтами ихняя заведующая. Мой руководитель сохранял присущее хирургам спокойствие и высокомерие, а так же еле заметную корпоративную снисходительность благородных хирургов в отношении недотёп-терапевтов, которые я сразу же постарался у него перенять, от себя добавив лёгкого презрения. Зав. же ТО суетилась со своими воспитанниками, как наседка с цыплятами, но при этом всячески показывала, что нас с Владимиром Ивановичем в упор не видит, и вообще, ходят тут всякие.

Первый вопрос достался мне, что-то по калькулёзным холециститам. Вопрос был чисто хирургический, поэтому мало понятный терапевтам, да они и априорно не вникали. Получалось, что я отвечал одному Владимиру Ивановичу, и он, дослушав мой ответ, благосклонно смежил веки. Начмед спросил его – ну как, тот ответил – ответ исчерпывающий. Перешли к терапевтам. Там было намного каверзнее – им дали плёнку ЭКГ и спросили, какую патологию они тут видят.

Разумеется, все три семейные пары поплыли, как три каравеллы Колумба через Атлантику в 1492 году. Скосив взгляд на ЭКГ, я сразу же понял, в чем дело. Мои попытки стать терапевтом не прошли даром, и каждый раз, когда я медбратом в 19-й снимал ЭКГ, я спрашивал у дежурного врача, что тут такое, читал руководства Орлова и Кушаковского.

Вопрос был настолько элементарный, настолько студенческий, что мне даже неловко за них стало.

Конечно, солидарность с соинтернатурниками требовала помалкивать, но уж больно момент был соблазнителен, да и хотелось ущучить эту толстую зав.ТО, чтобы не в следующий раз не поворачивалась к хирургам попой столь демонстративно.

Нарушив общее паническое молчание, я спросил разрешения ответить. Начмед взглянул с огромным удивлением – это был неслыханный доселе прецедент, и разрешил – ни секунды не сомневаясь, что я сейчас сморожу невероятную глупость. Зав.ТО ехидно блеснула очками и оскалилась – мол, пусть хирург попытает счастья будет над чем "угорать". Слово "хирург" в ее сахарных устах звучало, "гиппопотам". Итак, мне разрешили… и я ответил, что вся патология здесь заключается в зубце "Р" – а именно, двугорбом "Р-митрале", который бывает при гипертрофии левого предсердия. Бывает ещё высокий "Р-пульмонале", при гипертрофии правого предсердия и, соответственно, лёгочной гипертензии…

Пока я отвечал, Владимир Иванович изо всех сил таил улыбку гордости и удовольствия, а на зав.ТО было жалко смотреть. Не дав мне договорить, она набросилась на своих поникших интернов:

– Простейшая патология же! Хирург- и тот знает!

(слово "хирург" было произнесено с крайней степенью ненависти)

– А вы… учили с вами учили, разбирали – разбирали, и что? Специально, что ли, заставляете меня краснеть? Это же элементарные вещи, всем по двойке, будете теперь снова сдавать!!

Начмед остановил буйную, и сказал, что двойка была бы, если б никто из группы не смог вообще ответить, а раз хирург вмешался и спас положение, то ему пятёрка с плюсом, а всем терапевтам по тройке с минусом.

Случай разошёлся по отделениям со скоростью 400 000 километров в секунду.

Медсанчасть угорала над терапевтами до самого Нового года.

Владимир Иванович начал давать мне самостоятельно оперировать аппендициты и грыжи.

Мои успехи у будущих медсестёр стали легендарными.