Вячеслав Афончиков - Возвращая к жизни. Истории реаниматолога из «петербургского Склифа»

Сегодня многие приходят в медицину для того, чтобы стать узкими специалистами, а мы в реанимации, наоборот, применяем мультидисциплинарный подход. У нас, конечно, работает команда врачей различных специальностей, но при этом каждый наш реаниматолог и анестизиолог должен быть и универсальным солдатом. Потому что есть дежурства по выходным и если что-то происходит, например в ночь с пятницы на понедельник, дежурному врачу приходится принимать важные решения самому. Какова бы ни была твоя специализация, ты должен уметь разобраться с ритмом сердца, остановить кровотечение или убрать гной.

Ежедневно к нам привозят по скорой около 200 больных. У нас 108 реанимационных коек. Для сравнения: в других крупнейших больницах Петербурга – по 60–80. На эти 108 коек у нас приходится 90 врачей и 160 медсестер. Много это или мало? Если вдруг попытаться привести наш штат к нормам, рекомендованным приказом Минздрава, то придется набрать еще 426 человек. Их даже разместить и переодеть будет негде. На одну ставку у нас никто не работает. В основном на полторы. Больше нельзя по закону. Есть старый анекдот, объясняющий почему в медицине все работают именно на полторы ставки. Потом что на одну есть нечего, а на две некогда.

В годы моей юности многие молодые врачи хотели попасть на работу в реанимацию, чтобы проявлять героизм. Но здесь, как и в армии, никакого подвига быть не должно. Потому что подвиг одного человека – это всегда следствие просчета другого. Я преподаю и по опыту знаю: из 8 студентов, которые приходят на кафедру учиться на анестезиолога-реаниматолога, 2–3 неизбежно отсеются, потому что эта профессия не для них. В ней, как и во многих других профессиях, у человека должна быть голова на плечах. Но даже очень умные и толковые врачи от нас уходили. Потому что они были «свободными художниками», а реанимация – командный вид человеческой деятельности. Поскольку здесь счет идет именно на минуты, от персонала требуется суровая внутренняя дисциплина и слаженность действий. Когда меня спрашивают, какими качествами должен обладать врач-реаниматолог, я отвечаю: качествами воина, пахаря и первопроходца. Плюс интеллект и много-много учебы. Ничего особенного, все это достигается упражнением.

Коллеги, наблюдавшие со стороны за нашей работой с вновь привезенным больным, бывали поражены: «Ты ничего не сказал, только руку поднял, а медсестра тебе уже в нее что-то вкладывает».

У нас есть система оповещения: во время чрезвычайных ситуаций дежурный обзванивает врачей, у которых в этот день выходной, те приезжают и формируют дополнительные бригады. Но когда в 2017 году в петербургском метро случился теракт, мы даже не успели никого оповестить. Все свободные врачи сами приехали, услышав о произошедшем по радио.

Помимо военной терминологии к реаниматологам можно применить и спортивную. Я бы разделил их на стайеров и спринтеров. Стайер придет в нейротравматологию, спринтер – в токсикологию. Именно в последнюю сегодня стремится попасть молодежь, и текучка там минимальная. Одно время я по этому поводу немного недоумевал. Представляете, какой в Токсикологическом центре контингент больных! Среди них есть, конечно, 20–30 процентов случайно отравившихся, но остальные – алкоголики и наркоманы – сами себя отравили, зачастую не будучи в здравом уме. Я спросил об этом феномене заведующего Токсикологическим центром. И он объяснил мне его так.

Помимо всех зарплат и социальных статусов, каждый врач хочет видеть плоды своего труда. А в Токсикологическом центре результат лечения очень наглядный. Отравление быстро развивается, но и быстро проходит. Уже через 2–3 дня большинство пациентов выздоравливают.

Также быстро можно восстановить человека после травмы, шока, кровопотери. И совсем другое дело черепно-мозговая травма, когда только острый период длится 2–3 недели и ты еще к концу этого срока не понимаешь, вылечил ты больного или нет, а потом его еще надо восстанавливать месяц. Или заражения крови, которые приходится лечить 2–3 недели.

Врачи-стайеры – это те, кто готов долго ждать результатов своего труда, а может быть, и вообще их не дождаться. Врачи-спринтеры хотят получать удовлетворение от работы как можно быстрее.

В терапии чувства завершенности лечения гораздо меньше. Там пациент может прийти с хронической болезнью, его немного подлечат – астматик задышит, у сердечника исчезнут отеки, и он уйдет чуть менее больным, но все равно больным. И еще не раз потом к врачу вернется.