Ширли Сойль - Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств

Я до сих пор хорошо помню тот момент, когда, будучи молодым врачом, впервые увидел сердце. Оно напомнило мне нежный, только что очищенный фрукт. Я с благоговением смотрел на этот орган размером с апельсин. Сплошные мышцы, частично покрытые тонкой жировой пленкой, которые качают и качают – и больше ничего. Так мне показалось на первый взгляд. Я держал устройство, чтобы отсасывать выступающую кровь, и был очень рад тому, что мне есть за что ухватиться, настолько мощными были впечатления. Сердце продолжало невозмутимо биться, пока мои коллеги тщательно готовили подключение к аппарату жизнеобеспечения и накладывали бесконечные тончайшие швы на сердце и аорты. Большинство операций на сердце могут проводиться лишь после его остановки. Для этого снабжение сердца кровью и кислородом прерывается. Для безопасной остановки этого органа в коронарные артерии впрыскивается специальная смесь, в основном это кровь и калий. Электрическое возбуждение сердца при этом останавливается, и оно прекращает биться. Количество потребляемой им энергии снижается, и его клеткам требуется меньше кислорода. Иногда сердце дополнительно охлаждают. Так оно может без большого вреда для себя пережить некоторое время, пока в нем снова не восстановится кровоснабжение. Для того, чтобы искусственная остановка сердца не привела к гибели пациента, его перед остановкой подключают к аппарату жизнеобеспечения. Механизм перегоняет кровь вместо сердца, отдыхающего во время операции, а также обогащает его кислородом.

Часто кому-то приходится удерживать сердце в грудной клетке в определенном положении, чтобы во время операции на клапанах обеспечить хирургу доступ к полостям сердца или выполнить шунтирование на задней стенке. Часто этим занимается самый младший врач-ассистент. И вдруг мне вложили сердце в ладонь: я вообще не понял, что произошло. От шока я окаменел и не мог пошевелиться. Только бы ничего не повредить! Только бы не ошибиться! Я держал сердце в руке, как недоношенного младенца. Оно казалось мне таким хрупким, нежным, ранимым и одновременно мощным, ведь его мускулатура ощущается даже в состоянии сна. Никогда прежде я не ощущал эту консистенцию, эти ткани, эту сущность сердца. По-моему, это было сердце мужчины, хотя могло было быть и женским. Они одинаково сильные и весят около 300 граммов.

Шли месяцы и годы, и мои задачи в качестве начинающего кардиохирурга в операционной становились все более сложными. Теперь мне разрешалось вскрывать грудную клетку, подключать пациента к аппарату жизнеобеспечения, а затем и зашивать во время шунтирования. Учителя ястребиным оком следили за каждым моим движением, время от времени направляя мою руку. От волнения у меня порой едва не вываливалась из рук игла, и, если где-нибудь просачивалась хоть одна капля крови, мое собственное сердце готово было остановиться. Не уколол ли я слишком глубоко, или все в порядке? Мой опытный коллега промолчал, значит, можно продолжать. Я научился контролировать свои эмоции, а в лучшем случае – не иметь их вообще. Миллиметр за миллиметром игла наощупь пробиралась сквозь стенки коронарных артерий, внутренний диаметр которых составляет всего 1–2 мм, а стенки тонкие, как пергаментная бумага. Если аорта, представляющая собой великий поток жизни, порвется, кровь прыснет высоко, вплоть до лампы операционной. Поэтому у всех начинающих хирургов дрожат руки. Здравый ум и предельно точная механика делают операцию безопасной. Я усвоил этот момент и с каждым разом работал все более уверенно, но за пределами операционной это холодное функционирование сжимало мое сердце, и даже в своих самых дерзких стремлениях я не мечтал стать хорошим хирургом.

Спустя 8 лет, будучи кардиохирургом, я ушивал кожу в конце длительной операции, почти ни о чем не думая. Я восхищался технологиями и теми завораживающими возможностями, которые они предлагали. К тому времени я уже мог в рутинном режиме проводить операции по шунтированию даже на бьющихся сердцах. Однако в большинстве случаев во время операции сердце все-таки останавливают, ремонтируют и после этого снова заводят. Сложные вмешательства при починке сердечных клапанов и громадная ответственность профессии привлекали меня в равной степени. Сердце почти не прощает ошибок, а давление времени предельно, ведь находиться в состоянии покоя сердце, как правило, должно не дольше 60–90 минут. Чем короче этот промежуток, тем лучше. Это чем-то напоминает смену покрышек в «Формуле-1». Остановка в боксе замены не должна длиться слишком долго, иначе пациент выбывает из гонки. Мой чудесный учитель сформулировал это так: «Во время операции пациент не должен вылететь на вираже, и условием для этого является мастерски отремонтированный двигатель».