Хайдер Варрайч - Сердце, которое мы не знаем. История важнейших открытий и будущее лечения сердечно-сосудистых заболеваний

Жизнь и карьера Форсмана пошли и вовсе под откос, когда в 1931 г. он вступил в нацистскую партию и стал – по крайней мере по собственному признанию – невольным инструментом для проведения жутких нацистских экспериментов и экзекуций. Следующие два с лишним десятилетия он погружался все дальше на дно, пока вдруг в 1956 г. ему не позвонили на домашний телефон. Сам он был в этот момент в пабе и, когда жена сказала, что кто-то его искал, не придал этому большого значения. И только придя на следующий день на работу, он узнал, по какому поводу ему звонили: он получил Нобелевскую премию по медицине [299].

С тех пор как Форсман расстался со своей детской мечтой стать кардиологом, в этой области медицины, без его ведома, произошли грандиозные изменения, во многом вдохновленные тем его единственным рентгеновским снимком с мочевым катетером в вене руки. Появились два важных новшества: во-первых, были изобретены катетеры, способные измерять давление в сосудах и сердце, что давало очень полезную информацию о работе сердца; во-вторых, через катетеры научились вводить красители, которые позволяли увидеть структуры сердца и кровеносные сосуды на рентгене. Давнишняя мечта разглядеть сердце – эту неутомимую трудолюбивую пчелку – во всех деталях и при этом не покалечить и не убить его обладателя наконец сбылась.

Впрочем, одна составляющая сердца по-прежнему оставалась недоступной. Андре Курнан, переехавший в США французский врач, который разделил Нобелевскую премию с Форсманом, заявил, что почти все животные, которым в коронарные артерии вводили контрастную жидкость, погибли [300] Ryan T. J. The Coronary Angiogram and Its Seminal Contributions to Cardiovascular Medicine Over Five Decades. Circulation. 2002;106:752–6. . Так что, хотя теперь кардиологи могли вводить контрастную жидкость в левый желудочек, в аорту и другие крупные структуры сердца, они старались держаться как можно дальше от коронарных артерий. И получалось, что едва ли не самая важная часть сердца, та зона, где образовываются и разрываются самые коварные атеросклеротические бляшки, оставалась тайной. Но если первая катетеризация сердца была смелой выходкой одного дурня, то первая успешная коронарная ангиограмма (визуализация коронарных артерий) произошла из-за другого частого явления в истории науки – удачной ошибки.

Если Вернер Форсман был аномалией в истории науки – интерном, который замахнулся на немыслимое, добился успеха и больше не сделал ничего выдающегося за всю оставшуюся жизнь, – то Ф. Мейсон Сонс относился к тому же типу, что и многие знаменитые ученые, по стопам которых он шел. Одержимый исследователь, из-за своего стремления все контролировать категорически неспособный разделять с кем-либо полномочия, он получил прозвище Буревестник кардиологии [301]. Сонс работал в Кливлендской клинике, где начал первым использовать метод катетеризации сердца. Однако даже самым талантливым ученым бывает нужен счастливый случай.

28 октября 1958 г. Сонс должен был ввести краситель в аорту молодого человека и одновременно сделать рентгеновские снимки. Но в момент ввода красителя катетер выскочил прямо в правую коронарную артерию пациента и выплеснул все контрастное вещество туда. На экране рентгеновского аппарата тотчас появилось отчетливое изображение этой артерии во всю ее длину. «Мы убили его!» – заорал Сонс и бросился за скальпелем, ожидая, что у пациента сейчас начнется фибрилляция желудочков и придется вскрывать грудную клетку для проведения прямого массажа сердца. Но у пациента не возникла фибрилляция желудочков – его сердце вообще перестало биться. Пациент был все еще в сознании, и Сонсу хватило хладнокровия и здравого смысла попросить его кашлянуть, из-за чего его сердце забилось снова, и инцидент был исчерпан.

Сонс был потрясен, но осознавал всю серьезность того, что произошло. Он опросил коллег, которые тоже вводили по неосторожности краситель в коронарные артерии пациентов, но их истории были одна страшнее другой. Однако Сонс был полон решимости выяснить, как это можно сделать без последствий, поскольку понимал: если удастся увидеть, что творится в коронарных артериях, это будет эпохальным прорывом – хотя даже он не мог предвидеть всех возможностей, которые тогда откроются. Спустя годы он написал в одном письме: «С немалым страхом и трепетом мы начали программу по достижению своей цели». Вместо 40–50 куб. см контрастного вещества, которые он вводил в аорту, Сонс стал использовать гораздо меньшие дозы, которые в достаточной мере заполняли и делали коронарные артерии видимыми на рентгенограммах, но при этом не вызывали остановку сердца.